9
«Но, дедушка, смотри – дождя совсем уже нет», – сказала Нета, ухватившись за палец Яари, погрузившегося глубоко в дискуссию с одиноким солдатом о положении в Эфиопии. Солдат с восторгом описывал сохранившиеся с детства воспоминания о ландшафтах далекой, оставленной им страны, и по всему видно было, насколько приятно ему болтать с этим немолодым уроженцем Израиля – настолько, что он открыл ружейный затвор для любопытствующего внука и начал объяснять, как им нужно пользоваться, и как вся эта система работает – какую роль выполняет боек, куда и как насыпают в патрон порох, что происходит с гильзой – каким образом, в конце концов, пуля пробивает мишень. Нади в совершенном восторге прослушал эту лекцию. «Здорово! Бум-бум – и ты убит»!
Растроганный солдат поцеловал малыша, и разрешил подержать в руках настоящую пулю, которую Нади крепко зажал в кулачке. «Бум-бум! – непрерывно повторял он. – Бум-бум – и ты убит!» Он то доставал, то снова прятал пулю в карман своей куртки, но Яари не пропустил момента, когда эта игрушка так и не была извлечена обратно, и поспешил избавить «маленького убийцу» от боеприпасов. «Все, малыш, пора проститься, поторопись, уже поздно, скоро стемнеет…», и он снова сжал ладошки своего внука. Но прежде чем они расстались, он вспомнил, что хотел узнать у одинокого солдата, на самом ли деле где-то в пределах лагеря можно было набрести на старый танк.
И что же! Моран оказался прав. Яари не был подвержен галлюцинациям. Ни днем, ни ночью. Позади жилых помещений для командного состава военной базы действительно стоял подбитый во время «войны Судного дня» сирийский танк, оставленный там как напоминание о днях былого героизма. Солдат-эфиоп выбрался наружу и объяснил, как добраться туда, после чего, поддавшись внезапному порыву, наклонился и поцеловал детей. Нади радостно повис на нем, но Нета выглядела встревоженно. «Ну, малыши, пойдем теперь и взглянем на танк», – сказал Яари, заметив смятение на лицах своих наследников, которые, что ни говори, уже несколько перебрали в этот день по части знакомства с военной службой и более всего хотели вернуться к своим родителям, тем более, что ощутили напряжение в отношениях между ними. Но проявленный внуком мужественный дух настолько понравился Яари, что ему захотелось до конца удовлетворить воинскую любознательность Нади, и когда они остановились перед боевой машиной, представлявшей собой устарелую модель советского танка, чей камуфляж был специально разработан для рельефа Голанских высот, сложенных из базальта, он уступил просьбам своего внука и согласился подняться с ним на самый гребень возвышенности.
– Нета, дорогая, потерпи минутку… мы только поднимемся наверх и заглянем внутрь танка, и тут же обратно. И к маме с папой. Может быть, и ты хочешь посмотреть, что там внутри?
Но крохотная Нета испуганно стояла возле проржавелых гусениц и абсолютно не хотела знакомиться поближе с танком, который, простояв на месте более тридцати лет, выглядел весьма угрожающе. Да и небо, с каждой минутой становившееся все более мрачным, пугало ее. Но Яари не хотел сдаваться и поднял мальчика на корпус танка, затем взобрался наверх сам и встал с ним рядом, а потом, соблюдая осторожность, влез с ребенком в орудийную башню. Крышка люка, как он и надеялся, могла открываться.
Внутри было темно, и Яари, который воевал в пехоте, не был знаком с внутренним обустройством боевой машины. Изучающий взгляд подсказал ему, что советская военная промышленность не была слишком уж озабочена комфортом своих танкистов – каждого в отдельности и экипажа в целом. Заботила ее лишь толщина брони, защищающей солдата. Все остальное внутри было окрашено в мутно-коричневый цвет, начиная с рычагов управления и кончая полками для артиллерийских снарядов, и на этом заканчивалось все, что могло вызвать хоть какой-то интерес – кроме, разве, разодранного в клочья бронежилета, неопрятной кучей валявшегося на полу, принадлежавшего танкисту, который вот уже тридцать лет, как был мертв; уж это не подлежало никакому сомнению. Нади тут же захотелось подцепить чем-то этот бронежилет, а кроме того, потрогать рычаги управления, но здесь Яари был решительно против. Обеим сторонам пришлось пойти на компромисс – мальчик отказался от желания спуститься вниз, а Яари разрешил ему, перевесившись всем телом, повисеть в темноте вниз головой. Придерживая внука за ноги и не реагируя на крики, доносившиеся из темноты: «Еще… еще ниже… дедушка… еще чуть-чуть… я вижу там мертвое тело».
Кажется, это было уже слишком, и Яари скомандовал: «Все. Хватит. Достаточно того, что мы увидели. Давай выбираться отсюда – прежде чем придет дежурный офицер и прогонит нас». Но внук, по имени Нади, так ответил своему деду, отряхиваясь: «Никакого офицера здесь нет. А ты просто дурак».
Яари давно уже заметил, что Нади говорит, не испытывая никакого уважения ни к своей матери, ни к отцу… но вот теперь, оказалось, что и к деду тоже. Прижав его к себе, он резко затем ссадил его на землю. «Все, Нади. Хватит с тебя. А кроме того я вот что тебе должен сказать. Говорить “ты дурак” можешь своим друзьям в подготовительном классе, но не своему деду, который так тебя любит».
Малыш выслушал его молча, пряча глаза, затем сжал губы и злобно посмотрел на деда. Нета, с трудом сдерживая слезы, с силой сжимала его руку… вдобавок ко всему с неба начало капать. «Если она сейчас начнет рыдать, – подумал Яари, – к ней немедленно присоединится брат, и у него не будет никаких причин гордиться этой замечательной, по его мнению, прогулкой с детьми, в момент, когда с двумя зареванными детьми он предстанет перед их родителями».
Надвинув на головы ребят капюшоны, а потом прикрыв и свою голову куском кальки, найденным в кармане (чем немало развеселил внуков), Амоц двинулся в обратный путь.
Дойдя до входных ворот, Яари с удивлением обнаружил, что беспорядочный гражданский хаос, словно по волшебству, исчез из жизни армейских новобранцев. Площадка, отведенная для пикников, была пустынна, автомобили исчезли бесследно, не оставив после себя ни бумажных салфеток, ни пустых пластиковых бутылок из-под минеральной воды. Не видно нигде было и собственной его машины, которую он отдал сыну, а, кроме всего прочего, только сейчас он вспомнил, что в «бардачке» он оставил и свой мобильник, который всегда держал в специальном кармане.
Зеленоватые зигзаги молний полосовали небо, сопровождаемые раскатами грома. Перепуганные дети жались к нему, насквозь промокший кусок кальки на его голове истекал слезами. Не думая о том, в каком состоянии его спина, она поднял обоих внучат на руки и бросился к караулу.
Рослый солдат в полной военной форме строго посмотрел на них. Дружелюбно настроенный эфиоп был сменен новобранцем из России, который, нахмурившись, разглядывал одетую в гражданскую одежду троицу, желавшую, судя по всему, укрыться вместе с ним. Был ли он тоже солдатом-одиночкой, чья мать предпочла остаться в России? Яари этого не знал; более того, и знать не хотел. Сейчас ему было не до того. В углу стояла плетеная корзина, до верха заполненная продуктами.
«Мама, мамочка… где ты; папа, папочка, где ты?» Эти стоны маленькой девочки вовсе не были адресованы кому-то персонально, нет – скорее всего, тоненький, душераздирающий, похожий на завывание ветра голосок вызван был вполне понятной тревогой. Яари обнял внучку, прижав к себе ее почти невесомое тельце, ощущая ее воздушность – в отличие от того, когда он обнимал ее брата; он прижимал ее к себе, к своей груди, чувствуя биение ее маленького испуганного сердца, из которого, как ему казалось, и доносились это сдвоенные жалобные вопросы: «Мама, мамочка, где ты? Папа, папочка, где ты?» И чем больше он пытался успокоить малышку, тем сильнее ощущал ее страх, каким-то неведомым образом переходивший от нее к нему самому. Никаких оснований, – говорил он сам себе, – подозревать несчастье, двигатель в его машине был совсем новым, да и сам автомобиль тоже… и единственное, что могло послужить причиной задержки, это несчастный случай…
