Яари вывел сына в коридор, притиснул в угол и в некотором возбуждении поведал ему о своем ночном наброске, доставая из кармана листок. «Не вдавайся сейчас в детали, – предупредил он, – попробуй оценить основное направление. Я не показывал это никому в офисе, но совсем удержаться не смог и показал новому заместителю директора строительного департамента, которая, к слову, ни черта не понимает в лифтах».
Моран поднес набросок поближе к свету.
– И что же сказала тебе заместитель директора департамента?
– На самом деле – ничего… она только пошутила, что пассажир в таком лифте должен быть очень тонким. Несмотря на то, что кабина лифта рассчитана на двух пассажиров.
Моран пристально вглядывался в набросок. Его отец, в свою очередь, нервно смотрел на него, более всего опасаясь, что в глубине души сейчас Моран похихикивает над ним.
– Странно, – не без удивления протянул Моран. – И как же набрел ты на мысль об угловом лифте?
– Это случилось ночью… сам не могу понять, как… в полусне… возможно, потому что мамы той ночью не было рядом. И мне было как-то не по себе… захотелось чем-то занять мысли, чтобы заснуть. А может, я когда-то натыкался на что-то подобное в старых технических журналах. Но почему источник этой идеи волнует тебя? Кто заинтересуется вопросом, что именно послужило толчком подобного замысла? Главное, я полагаю – и тебя прошу ответить мне честно – выглядит ли эта идея реально, или это полный абсурд? На старости лет не хотелось бы выглядеть полным идиотом.
Моран поворачивал диаграмму так и этак. Адъютант оправил свою форму, надел пуленепробиваемый жилет, надвинул берет набекрень, потрогал погоны и нетерпеливо взглянул на часы.
– Я не отвергаю идею, – сказал Моран.
– Правда? – Яари захлестнула радость.
– Я не знаю… следует в этом еще разобраться. Но в принципе я эту идею не отвергаю. Вполне возможно, что это правильное направление. Потому что в любом другом случае у нас будут проблемы. Ты сам видел, как отклонение в шахте лифта уже на нынешней стадии приводит нас к потере десяти сантиметров, и когда мы доберемся до крыши, увидим, что потеряны уже полметра ширины. Увы.
– Я думаю точно так же, – сказал Яари с энтузиазмом. – Вместо того, чтобы втискивать один замысел в другой, мы просто поставим этот чертов пятый лифт в южном углу здания.
– А в министерстве обороны есть кто-нибудь, информированный о том, что мы замышляем?
– Нет. Абсолютная секретность. Мы проработали на них более двадцати лет, и всегда все было покрыто тайной. И в этом случае, подумай сам – о чем идет речь? О лифте? Мы сможем точно так же напустить тумана и окутать тайной наш замысел. А тот, кому приспичит прокатиться в этом лифте, пусть, на здоровье, уменьшится в размерах, усохнет и займет место в уголке.
– Ну, довольно, – заявил, стоя на пороге, адъютант. – Ваша «пара слов» уже вылилась в полноценное совещание. Так что скажите друг другу «гуд бай». Рабби и свечи уже заждались нас.
И он выключил свет. Во внезапно наступившей темноте Яари крепко обнял сына, и они вышли наружу, в ночь, в то время как адъютант стал созывать остальной народ: офицеров-штабистов, секретарш, водителей и, может быть, даже обычных солдат, приписанных к базе.
Яари тоже оказался в этой толпе, разбредающейся вдоль дорожки, размеченной белыми камнями. «А что, – подумал он, – на самом деле, почему бы не поучаствовать в церемонии? Рабби будет только счастлив показать новобранцам, что даже пожилой человек с “гражданки” пользуется случаем принять участие в возжигании свечей, чтобы это вселило в них чувство братства, углубляя ощущение солидарности и осознание принадлежности единому целому». Вместе со всей группой Яари вошел в просторную столовую, заполненную эфиопами и русскими, черными и белыми, неуверенными в себе призывниками, проходящими сейчас на этой базе первый месяц своей воинской службы. Они сидели плечом к плечу за длинными столами, уставленными чайниками с дымящимся чаем, между которыми располагались огромные блюда с только что испеченными и истекающими горячей начинкой из варенья пончиками-суфганиёт, обсыпанными сахарной пудрой.
На небольшой сцене, на возвышении красовался ханукальный подсвечник, украшенный большой медной раковиной, отлитой из нескольких вертикальных стволов. Четыре толстых белых свечи стояли в ожидании, возглавляемые, будто командиром, гигантским красным шамашем. Рабби жестом призвал резервистов пройти вперед и занять места, специально оставленные для них, после чего попросил всех отключить мобильники. Яари предпочел задержаться в дверях, и в ту же минуту его мобильник призывно зазвонил, вынудив его, отступив назад, снова очутиться во тьме.
Эфрат, наконец, добралась до своей квартиры и требовательно поинтересовалась, куда он подевался.
– Ты не поверишь, где я сейчас, – не без гордости доложил он. – Я с Мораном, в Каркуре. Привез ему кучу теплого белья. Но в эту минуту его нет со мной рядом. Начальство увело его в батальонную столовку, где будут зажигать свечи.
Военный раввин, офицер в звании подполковника, зажег шамаш, но вместо того, чтобы сразу же за этим провозгласить благословения, он использовал предоставившуюся возможность, чтобы начать церемонию с рассказа об удивительных чудесах, касавшихся празднества, размахивая при этом огромной свечой – шамашем, словно факелом.
– Я не пойму, когда ты ушел от детей?
– Примерно в четыре тридцать. Эта девушка, бэбиситтер, она что, тебе не сказала?
– Но я не поняла, почему ты решил положить Нади в постель в такое время.
– Я не укладывал его в постель. Он уснул прямо на полу перед телевизором, а я просто перенес его в кровать.
– Но почему в нашу кровать, а не в его?
– Потому что Нета рисовала в детской, и я не хотел, чтобы свет разбудил малыша.
– Раз он уснул, ничто уже не смогло бы его разбудить, – сварливо сказала она. – Но что за беда, если бы он проснулся? Ты что, хотел, чтобы я в эту ночь не спала? Так, что ли?
– Я? Хотел, чтобы ты… – Яари был ошарашен, но взял себя в руки и попытался найти логический ответ. – Ты только что сказала, секунду назад, что никакой свет не мог бы его разбудить, так что если бы я даже уложил его в его собственную постель, он бы не проснулся. Так?
– Да ладно тебе, – перебила она его с той же яростью. – Что сделано, то сделано. Но я все равно не пойму, почему ты положил его в нашу постель.
Что-то с нею было явно не так, удивленно подумал Яари. Что-то произошло, что-то задело ее. Может быть, мир перестал восхищаться ее красотой?
– А даже если он оказался в вашей кровати – в чем трагедия?
– Потому что он обмочился. Простыни, одеяло – все насквозь.
– Нади все еще мочится в кровать? Я этого не знал.
– Очень надеюсь, что ты и в самом деле этого не знал, – сказала она с таким сарказмом, которого он от нее никак не ожидал.
