За мостом, перекинутым через ручей, носивший гордое имя «река Александра», находился небольшой пятачок выглядевшего искусственным пространства, служившего местом промежуточного отдыха для мигрирующих птиц, отбившихся от стаи. Тем временем, день понемногу затухал в последних лучах уходящего солнца. Яари решил рискнуть и довериться инстинкту, не тратя время на разборки с картой автомобильных дорог, и выиграл – если бы он отказался от веры в свою интуицию, то повернул бы к востоку слишком рано, на развязке возле Хадеры, вместо того чтобы сделать это у огромной электростанции у Кейсарии.
Так что сейчас, когда он удостоверился в правильности избранного им маршрута, он начал обгонять идущие перед ним машины. Было попросту небезопасно появляться возле армейской базы в сумерках, когда охрана склонна к повышенной подозрительности.
И в самом деле – возле въезда в тренировочный лагерь, окруженный шелестящими эвкалиптовыми деревьями, два тощих новобранца из Эфиопии, в полной амуниции, вооруженные винтовками, появились как из-под земли и потребовали от этого гражданского лица заверенного печатью пропуска на проход в лагерь.
– Я прибыл сюда не для того, чтобы увидеться с вами, – заявил этот человек. – Я хочу встретиться с исполняющим обязанности адъютанта ревизионистского батальона. Мой сын служит офицером в их штаб-квартире, и я должен срочно передать ему необходимую одежду.
И он показал на мешок для мусора.
Но в лагере не было предусмотрено отдельного пропускного пункта для посетителей батальона резервистов, и вышколенные новобранцы не готовы были делать исключение из общих правил для родителей, срочно передававших своим детям мешок с одеждой. А поскольку им запрещено было покидать пост, они предложили ему дождаться патруля, который, по их словам, должен был вот-вот появиться.
– И сколько мне придется ждать?
– Что-нибудь около часа.
– Ну, нет, – запротестовал Яари. – Мне очень жаль, ребята, но мне вовсе не улыбается торчать здесь в полной темноте целый час. А теперь послушайте, что я вам скажу – вы новички, а я – «осиротевший отец». Это – официальная позиция. Семь лет тому назад мой старший сын погиб во время боевой операции на Западном берегу, в Тулькареме. Так что просто учтите это и не давите на меня. Сейчас уже совсем поздно, а мой единственный сын, я знаю это точно, где-то здесь, совсем рядом, среди резервистов; он боевой офицер, и он нуждается в теплой одежде, в теплом белье. Ну вот, смотрите – я открываю мешок, и вы сами можете увидеть, что в нем только кальсоны, рубашки, пара свитеров и больше ничего – никакой взрывчатки или гранат.
14
Даниэла все никак не хотела отпускать врача. Его английский был несколько скуден, однако его хватало для более или менее важных подробностей, и она, словно губка, впитывала в себя мельчайшие детали последних часов и минут из жизни покойной сестры, включающие даже получение урны с прахом, которую затем ее муж, Ирми, привез и захоронил в Израиле. После того как доктор поклялся израильской гостье, что молодой чернокожий, уже идущий на поправку, будет вскоре выписан, она поняла, что готова покинуть это место, где пустота, так терзавшая ее, заполнилась. Всего лишь болью, с которой отныне ей придется жить. Когда они покинули изолятор, торопясь не опоздать на железнодорожную станцию к поезду, она почувствовала, что если на этом визит ее заканчивался, то истинная его цель – испытать, наконец, облегчение – была достигнута, ибо теперь она знала, где и как ее сестра умерла. И если бы ей в этот момент внезапно предложили немедленно вылететь домой из Дар-эс-Салама, так, что она смогла бы вместе с внукам в пятницу возжечь свечи, и спеть в честь хануки, и съесть с ними вместе пончики с вареньем внутри, она, не колеблясь, оставила бы зятя прямо на этом месте. Ему следовало идти своим путем – под этим летним дождем, с тремя носильщиками и претерпевшей горе медсестрой, вдоль по улице, которая тщетно пыталась скрыть свою принадлежность мусульманскому миру, выдававшему себя минаретами и стихотворными строками из Корана, заполнивших кудрявыми буквами стены домов.
Но покинуть эту землю раньше назначенного срока было невозможно, не в последнюю очередь из-за того, что это было бы воспринято как открытое оскорбление, а потому ей не оставалось ничего иного, как проявлять терпение по отношению к хозяину, которому, что ни говори, она сама навязалась. До самого конца, до последнего часа пребывания здесь, понимала она, ей не удастся больше узнать о своей сестре ничего такого, что она не знала бы раньше. Она видела, что зять абсолютно не расположен делиться воспоминаниями. А потому до самого отбытия ей оставалось по доброй воле проявлять терпеливую и теплую сдержанность.
Тем временем трое грузчиков наддали ходу, так что Ирмиягу вынужден был буквально ринуться за ними, не забывая оборачиваться, чтобы убедиться: родственница кое-как поспевает следом за Сиджиин Куанг, составлявшей арьергард этой флотилии, возвышаясь над всеми, словно мачта последнего корабля, замыкавшего конвой.
Образ кровати и окна в изоляторе далекой иноземной страны все время стоял перед взором Даниэлы, переполняя ее жалостью и сочувствием к лысому мужчине, несколько десятков лет бывшему неотъемлемой частью ее собственной жизни, к ее зятю, чьи огромные, вынужденные обстоятельствами, даже не шаги, а прыжки делали его похожим на обритую налысо обезьяну.
Поезд еще не покинул станцию, словно ожидая именно их. Он был до самой крыши забит пассажирами, пялившимися на них из каждого окна, только что не вываливаясь наружу и напоминая фантастические гроздья; казалось, там никто не в силах будет найти ни единого свободного места. Но глава местного отделения ЮНЕСКО, провожавший какую-то делегацию и сам регулярно пользовавшийся услугами этой железнодорожной компании, забронировал для них отдельное купе. И они расплатились с грузчиками не только за их услуги, но также за все товары, заполнившие корзины. А поскольку посещение клиники заняло то время, которое обычно отводилось на обед в приличном ресторане, Сиджиин Куанг принесла еду, специально для обратной дороги. К величайшему огорчению Даниэлы в этом заказе не оказалось ничего «сладенького» на десерт. По счастью, израильская гостья, выглянув в окно, увидела передвижную кондитерскую лавку, полную сластей и нерешительно обращаясь к зятю, спросила, нельзя ли к уже купленному обеду прибавить чуть-чуть… К ее удивлению, он разрешил ей выйти одной к киоску, не беспокоясь за нее, как если бы совершенно был уверен, что поезд без нее с места не тронется, и совершенно исключена возможность замешкаться, задержаться и опоздать, а уж тем более остаться одной на перроне.
Однако он внимательно следил из окна за каждым ее движением и видел средних лет женщину, которая, не взирая на возраст, сохранила стойкость фигуры и красоту ног, как и ее сестра, пусть даже любовь к сластям и выпечке добавила к ее объемам несколько лишних сантиметров. Сейчас она стояла, с наслаждением выбирая одно лакомство за другим, подобно молоденькой девушке в школьной форме с ранцем за плечами, задержавшейся у прилавка кондитерской неподалеку от родительского дома.
И когда она, полная восторга, возвратилась в купе и уселась среди спутников с упаковками и пакетами, битком набитыми ирисками и разнообразными изделиями из шоколада, импортировавшимися из стран азиатского континента, омываемых и отделенных океаном, Ирми напомнил ей о том киоске времен ее юности, в котором она могла набирать себе каких угодно и в любом количестве лакомств, не платя за них ничего.
