3
Приходя по вечерам с визитом к отцу, когда в квартире его все было вычищено и прибрано, Яари обычно давал один короткий звонок, а затем открывал дверь собственным ключом. Но в это утро он позвонил долгим и подождал, давая тем, кто находился внутри, подготовиться к его приходу. Обычно чета филиппинцев посылала открыть дверь своего сына Хиларио, рассчитывая, что его беглый иврит, равно как и забавный замысловатый тюрбан, поспособствует тому, чтобы сын хозяина не слишком сердился, застав в доме непредумышленный беспорядок.
Утреннее омывание старшего Яари порядком прогрело комнаты, и поэтому присущая выходцам из Юго-Восточной Азии идентичность проявилась сейчас более ощутимо, чем в вечерние часы: в воздухе плавал пряный запах еды, приготовленной накануне поздно вечером и до сих пор охлаждавшейся в углу гостиной. Крохотная девочка, прикрытая одной только пеленкой, сидела возле обеденного стола; пижамки ее с изображениями азиатских птиц были разбросаны по неубранной кровати, а мать ребенка в накинутой на голое тело шелковой, поражавшей экзотическими красками ночной сорочке, стояла в нерешительности рядом, видимо, не в силах решить, с чего начать уборку.
– Что случилось, Хиларио? Ты не в школе?
– У нас каникулы, мистер Яари. Праздник в честь Маккавеев, – отвечал маленький ученик, как всегда изумленный загадками иудаизма.
По пути в отцовскую спальню Амоц заглянул в свою прежнюю комнату, которую занимали теперь Хиларио и его родившаяся в Израиле сестра. Среди электронных игрушек – всех этих танков и самолетов – красовались постеры и вырезки из любимых детьми фильмов, но Яари смог разглядеть несколько доисторических предметов, таких, как «монополия» – первая любовь его детских лет.
Отец был возвращен в постель после освежающих утренних процедур, и Яари непривычно было видеть и разговаривать с ним вот таким – накрытым двумя простынями, оставившими в поле зрения Яари только голову отца, обмотанную цветным банным полотенцем, – все остальное было спрятано, включая тремор – следствие его болезни.
– Не сердись на меня, – сказал старший Яари. – Не сердись на мою настойчивость и на то, что я заставил тебя прийти ко мне так рано утром. Но эта Дебора Беннет – мой давний друг, она сказала, что несколько дней пыталась разыскать меня, и что ты, а с тобою вместе другие люди в офисе, скрывали номер моего телефона. Ну, теперь послушай, хабиби, эта женщина – не просто давний друг, но очень дорогой для меня человек, можно даже сказать – ближайший. Потому что, когда твоя мама умерла, она больше, чем кто-либо, поддерживала меня и помогла пережить те тяжелые времена. Да, кстати… пока я не забыл… что там с Даниэлой… что от нее слышно?
– Сегодня она отправляется в Дар-эс-Салам, где Ирми организует для нас разговор по телефону.
– Будешь говорить с ней – передай от меня привет и скажи, что я надеюсь, ее визит к зятю поможет ей собраться…
– Проблема в том, что она постоянно чувствует себя виноватой… чувствует вину перед сестрой… безо всякой к тому причины… а после ее смерти это чувство вины только возросло и стало сильнее.
– Небольшое чувство вины, пусть и бессознательное, может оказаться иногда продуктивным и способствовать выздоровлению, – заявил старший специалист по конструированию лифтов, – особенно если оно направлено на семью и друзей. И забывать об этом не следует. А теперь слушай. Почему я хочу, чтобы ты помог мне искупить вину перед моим старым другом из Иерусалима. Она моложе меня на девять лет… а это значит, что ей сейчас восемьдесят один. Девочка, если можно так сказать. Много лет назад я помог ей получить персональный лифт, чтобы она могла прямо из квартиры подниматься на крышу… мне это тоже кое в чем помогло. Очень простой лифт… маленький… рассчитанный всего на один этаж… с чешским механизмом времен последней мировой войны, работавший на нефти, с поршнем, установленным сбоку. Но конструкция была всецело моя. Готлиб построил лифт по чертежам, которые дал ему я. Когда мы с твоей мамой посетили Германию в начале пятидесятых, мы нашли какое-то количество запасных частей на свалке металлолома, и я морем отослал их в Израиль, задекларировав как научно-исследовательские материалы. Скоро ты увидишь все сам.
– Что заставляет тебя думать, что я вообще что-нибудь увижу?
– Потому что я дал Деборе Беннет, моему другу, пожизненную гарантию. Она – очень интеллигентная женщина, и она аристократична. Во время британского мандата у нее был муж-англичанин, на четверть еврей, который умер вскоре после провозглашения Израильского государства, умер здесь. Дом расположен в самом центре города, и после того как на первом этаже открыли салон красоты – идея была предложена тоже мной, чтобы она организовала для себя тихий уголок с лифтом, который доставлял бы ее из квартиры прямиком на крышу, та никому не принадлежит и никем не занята, а попасть на нее можно было только по приставной лестнице. Таким образом, она получила в свое распоряжение милое тихое пристанище, где можно посидеть в прохладе летним вечерком.
– Но почему ты думаешь, что я увижу все это?
– Потому что твой отец просит тебя сделать это. Женщина, которая после маминой смерти… просто спасла мне жизнь. У нее не было достаточно средств, чтобы пригласить специалиста по ремонту, который хоть как-то был знаком с лифтами, подобными этому. Это строение на улице Кинг Джордж, напротив старого кнессета, и она не собиралась уезжать из него, пока жива. Вот почему ей нужен был лифт, который давал бы ей выход на крышу. Когда Иерусалим был не разделен, еще до 1967 года, весь старый город был виден оттуда, как на ладони. И я сделал вывод, что лифт должен быть в порядке, разве что нуждается в отлаживании и замене изоляции. Учти это.
– Но я-то чем могу помочь? Я – инженер-дизайнер, а не специалист по ремонту.
Отец закрыл глаза и затих.
– Ну, хорошо, – сказал он, в конце концов, – если ты только дизайнер, тогда тебе, действительно, незачем тащиться в Иерусалим, чтобы увидеть ее. Забудь о моей просьбе. Я попрошу Морана. Он более терпелив, и у него золотые руки, пусть даже он, как и ты, всего лишь дизайнер, а не специалист по ремонту.
– Если ты этого хочешь, обратись к Морану, он человек совершенно независимый. Но ты, надеюсь, не забыл, что в данную минуту он в распоряжении армии.
– Как это? Он сказал мне, что решил уклониться от призыва.
– Так он и сделал. Уклонился от армии. Но армия не уклонилась от него.
– Ну и чем это теперь кончится?
– Чем кончится? Чем обычно. Они заставят его служить.
– Нет, я имею в виду Иерусалим.
– В Иерусалиме твоя девушка может немного подождать. Если ты дал ей пожизненную гарантию, это означает, что гарантия никогда не потеряет силы. Тем более, сейчас зима, и ей совершенно нечего делать на крыше.
– Ты рассуждаешь сейчас, как человек, который не знает, что такое – сочувствие. Но не важно. Если ты отказываешься, а Морана не отпустит армия, мне придется обратиться за помощью к Франциско, чтобы он вызвал мне такси… такое, куда влезет инвалидное кресло, и привел с собой парочку друзей-филиппинцев, работающих в доме престарелых, чтобы они доставили меня в Иерусалим, а там я сам поставлю диагноз.
