Он поднялся на последний этаж и, прежде чем выйти из кабины, снова восстановил соединение с главной системой управления. Здесь, на тридцатом этаже, царила поразительная тишина. По пластиковому футляру, предохранявшему от повреждений двери, можно было сделать вывод, что покупателя самого роскошного и дорогого пентхауса еще следовало дождаться. Он проник в машинное отделение напротив – к его удивлению ни грохота, ни свиста он не услышал – только тихий, даже приятный шелест заказанных в Европе тросов, начавших в эту минуту шевелиться – самые первые, очевидно, страдавшие бессонницей обитатели квартир покидали здание. Он бочком продвигался среди огромных двигателей и оказался в итоге на крошечном железном балкончике, против существования которого насмерть бились архитекторы башни – но и эту битву они проиграли, и теперь обслуживающий персонал в случае катастрофы имел некоторые шансы на спасение и место для укрытия даже при пожаре.
Лохматые грязные тучи окутали Тель-Авив. Башня Пинскера горделиво высилась между тихими, низкими строениями района, сложившегося в далеком прошлом; с высоты сегодняшнего дня можно было перекинуть мостик к небоскребам Нижнего города, сверкавшим на темном горизонте юго-востока.
Золотистые сполохи, видимые ныне на горизонте, вовсе не были вызваны игрой света, и пассажирский самолет, неторопливо набиравший высоту, был абсолютно реален. Нет, подумал Яари, взглянув на часы, это еще не ее самолет. Ничего не могло произойти… разве что задержка со взлетом… еще минут десять. И не было никакого смысла стоять на ветру эти долго тянувшиеся десять минут, дрожа от холода на крошечном пятачке железного балкона, парившего на стометровой высоте, не имея реальной возможности узнать, какой из взлетающих самолетов был ее.
Но любовь к жене буквально приковала его к балконному ограждению. Так или иначе, ее путешествие началось, и ничто не могло его остановить. Но Яари мог смотреть на нее издалека. В принципе, в эту минуту он мог лететь вместе с ней. Ему это было бы сделать не трудно. И ничто бы этому не помешало – быть сейчас рядом с ней. Но его удержала не только работа. Он понимал, что его присутствие отвлекало бы ее от цели путешествия и всего остального, связанного с потерей сестры, помощи ее осиротевшему мужу, сладостных воспоминаний детства, в которых он, Яари, не занимал никакого места. Знал он также и то, что если бы даже он сидел тихонько рядом с женой и зятем, не принимая в их разговоре абсолютно никакого участия, она чувствовала бы, ощущала, что ему неинтересно выслушивать обрывки давних историй, касающихся ее покойной сестры и даже ее самой, которые она надеялась получить от человека, знавшего ее ребенком в то далекое время, когда он был молодым, ожидавшим демобилизации солдатом, появившимся в их доме в качестве первого и последнего поклонника ее сестры.
Всем своим весом он навалился на железное ограждение. Будучи ветераном во всем, что касалось лифтов, признанным техническим экспертом, он не подвержен был страху перед головокружительной высотой. Тем большим было его недоумение, что же на самом деле происходило с ветром, который в эту минуту мокрыми секущими струями хлестал по его лицу.
2
Покинув зону дьюти-фри, она была поражена, услышав свое имя, доносившееся из громкоговорителя, тут же повторенное еще раз, что означало окончание регистрации и то, что кроме нее на этот рейс никто не опаздывал. «Что-то неладное, – мелькнуло у нее в голове, – произошло со временем». Ведь все, что она собиралась сделать, это купить несколько тюбиков губной помады, о которой попросила ее экономка, и когда она не смогла сразу найти нужное в косметическом отделе, она просто собралась уйти, но тут одна из пожилых продавщиц, почувствовав огорчение такой приятной дамы одного с нею возраста стала уговаривать ее приобрести помаду, пусть немного другого оттенка, но столь же дорогой марки и ничуть не худшего качества.
Что же, она и в самом деле отдавала себе отчет, что неумолимо проигрывала борьбу со временем, становясь с годами похожей на пожилую продавщицу косметики, чем-то напомнившую ей безвременно ушедшую и любимую сестру. Продавщице, с другой стороны, очень понравилась эта вежливая и немного сконфуженная дама. Ей, привыкшей к бесконечным и бесчисленным разговорам с учителями близлежащей школы, случайными собеседницами в кафе, в приемных врачей, в парикмахерских или салонах красоты, и – далеко не в последнюю очередь – в больших и маленьких магазинах, то и дело приходилось заводить кратковременную дружбу вот с такими, как эта покупательница, людьми, с которыми завязывался разговор о жизни. И она старалась подольститься к возможному клиенту или, в данном конкретном случае, клиентке так, чтобы та не только купила выбранный ею крем, но еще и добавила к первоначальной покупке – да, со значительной скидкой – новое, совершенно фантастическое средство, гарантировавшее, по уверению производителя, невероятное омоложение женщин, страдающих от сухости кожи.
К ней самой это отношения не имело, но, похоже, производитель не лгал, и что-то на самом деле моментально произошло с ее лицом, иначе с чего бы молодой стюард с такой поспешностью бросился к ней и едва ли не на руках пронес через посадочный контроль, собственноручно оторвав талон, буркнув на бегу, что сопровождает опоздавшего пассажира, а будучи остановлен, несмотря ни на что, знавшими его контролерами, прочитал в паспорте ее имя и фамилию и настоял, что обязан проводить эту элегантную даму до ее места в самолете, что он и сделал, через минуту вручив ее стоявшим в дверях стюардессам. При этом его рука лежала на ее талии – талии женщины, которая по возрасту могла бы быть его матерью. Сама она в этой ситуации ощущала себя сконфузившейся девушкой. Стюардесса взяла из ее рук небольшой дорожный чемодан, пристроила его на верхнюю багажную полку и знаком показала на ее место, которое, правда, было занято. Два слова – и из кресла у окна поднялся не без секундного колебания, молодой человек. «Мне показалось, что вы уже не придете… – начал он, – и если вам все равно, где сидеть…»
Она покраснела. Уступить свое место у окна?.. Она хотела сидеть на своем месте. И сидеть у окна. Несмотря на то, что частенько ей доводилось дремать в самолете или даже забывать, где она и что с ней, погрузившись в интересную книгу. И пусть уж совсем редко она, оказавшись у окна, разглядывала землю внизу и проплывающие мимо облака, наличие иллюминатора рядом важно было ей тем более, что в этот раз с ней не было мужа.
Тем временем все двери самолета закрылись, двигатели взвыли, и полет стал непреложным элементом реальности. Тень непонятной тревоги прошла по ее обычно спокойному лицу, образовав несколько морщинок и приподняв брови. Откуда появилась у нее эта неуверенность, это сомнение? Так ли необходимо было это путешествие? Поможет ли оно ей? Поможет ли ей Ирмиягу, муж ее сестры, воскресить ту боль, которая уже немного притупилась за прошедшие годы? Она не ждала от него утешения и не нуждалась в этом. Ее друзья и люди, которые любили ее, никогда не забывали при любом удобном случае оказать любую необходимую поддержку, не скупясь на внимание и нежность, да и собственная ее семья не жалела сил, чтобы поднять ее дух. Нет, не утешение было нужно ей. Наоборот. Она желала точных слов, забытых фактов (старых и новых), которые раздули бы, разожгли бы вновь ее не проходящую боль и скорбь по любимой старшей сестре, чья смерть унесла с собой огромный кусок ее собственной жизни. Да, именно этого она и хотела – вдохнуть силы в постигшее ее горе, в ее потерю, ибо поняла в какой-то момент, что трещина забвения в ее памяти с каждым годом покрывается все большей и большей коркой, окутывая ее целиком. А теперь ей предстояло провести несколько дней в обществе человека, которого она знала с самого детства, чьи любовь и преданность ее сестре были, без сомнения, не менее сильны, чем ее собственные.
