Со всем этим покончено.
Нет места, которое она бы предпочла «Золотым дубам». Она полулежит в шезлонге, жара утяжеляет ее, и ребенок Келли ворочается внутри. Ее тело здоровое и сильное.
Когда на днях Келли приехала к ней в гости – с бутылкой безалкогольного шампанского, желая с опозданием отпраздновать хорошую новость о том, что биопсия дала благоприятный результат, – она привезла свою детскую фотографию, на которой была запечатлена в компании братьев. На фотографии Келли стояла босиком, волосы заплетены в косички, она зажата между двумя худощавыми мальчуганами, показывающими фотокамере розовые языки. Рейган попыталась представить себе новорожденным старшего из них, более красивого. Келли сказала, что он упрямый, умный и немного сумасброд.
Рейган думает о ребенке Келли, кувыркающемся в животе. Упрямый, умный, немного сумасбродный мальчик, который увидит свет лишь благодаря тому, что она его носит. Мальчик, который может стать промышленником или изобретателем летающего электромобиля. Или сенатором. Губернатором. Президентом! Мальчик, который вырастет в сильного, здравомыслящего чернокожего человека, похожего на его сильную, здравомыслящую мать.
У нее по спине ползут мурашки. Рейган ничего не может с этим поделать, хотя, когда она говорит об этом Лайзе, та усмехается. («Богачи, они и есть богачи».)
Но Рейган теперь видит все по-другому. Она не винит Лайзу. Просто Лайза не понимает – не может понять. Она никогда не приближалась к краю пропасти и не смотрела смерти в лицо. Она не осознает, что жизнь ослепительно захватывающа и одновременно хрупка. Достаточно одной веточки, обломанной в лесу. Одной мутировавшей клетки.
На днях во время обеда у Рейган было видение. Откуда-то с высоты, как будто в кино, она увидела все, что было внизу: толчею в столовой, множество женщин, залитых полуденным светом. И в каждой из них – болтающей, жующей, хихикающей, дующейся, дразнящейся, смеющейся, черной, коричневой, бронзовой, розовощекой, персиковой, кремовой – обитало живое существо.
Потом столовая в одно мгновенье преобразилась в некое священное пространство, больше похожее на церковь. Не было ни облаток на языке, ни гула молитв, ни воздуха, насыщенного запахом ладана, слишком густого, чтобы легко дышать. И все же в этом просторном зале присутствовала какая-то святость.
– Ты, похоже, пропустила новость, что в мире больше нет такой вещи, как святость? Все продается. Включая всех на этой детской фабрике, – отвечает Лайза, вытирая со рта соус. – Я думаю, ты просто пребываешь в эйфории, свойственной спасшимся от смертельной опасности. Это понятно, учитывая то, через что ты прошла. – Подумав, она добавляет, уже менее любезно: – Или тебе промыли мозги. На это здесь мастера.
Рейган пропускает мимо ушей этот выпад. Не то чтобы Лайза ошибалась. «Золотые дубы» действительно зарабатывают деньги, вероятно, много денег, делая из беременности бизнес. Некоторые из клиенток могут сами вынашивать детей, но предпочитают этого не делать по разным причинам – тщеславие и якобы загруженный рабочий график. Рейган не слишком-то их уважает. И клиенты Лайзы также не должны были лгать, будто эндометриоз мешает матери родить. Лайза узнала правду – что клиентка снова начала работать моделью и не хотела рисковать фигурой, – только когда была уже беременна третьим ребенком. Лайза, понятно, обижена.
Но многие клиентки «Золотых дубов» действительно отчаялись родить самостоятельно. Как Келли. Рейган знает: чувство, которое она испытывает, не может оказаться ложным – чувство правоты в отношении вынашивания ребенка Келли. Может, это у нее впервые в жизни: осознание того, что она делает бесспорно сто́ящее дело.
Вот чего Лайза не видит. Того, что, кстати, никогда не мог понять папа. Он продолжает посылать ей статьи о людях, возрастом не намного старше Рейган, совершивших невероятные подвиги (американка иранского происхождения в Стэнфорде, работающая над лекарством от лихорадки Эбола; уроженец Огайо с двумя высшими образованиями, основавший сеть ремесленных магазинов, продающих товары для дома и ювелирные изделия в возрождающемся Детройте). Отец утверждает, что ключ к жизненному успеху – это корпеть над чем-то в течение десяти тысяч часов (Билл Гейтс! Йо! Йо! Ма!).
Но не нужно быть выдающимся лидером, или автором бестселлеров, или любимцем театральной публики, чтобы оставить свой след. Бежать, просто чтобы бежать быстрей, бессмысленно. Это постоянное стремление к чему-то, кому оно, в самом деле, нужно? Лесть незнакомцев? Невероятное количество подписчиков в Инстаграме? Заискивающая статья в каком-то дурацком журнале, причем совершенно пустая?
Рейган вздрагивает от тычка, более сильного, чем обычно. Она кладет руки на живот и улыбается. Следующий пинок она ловит ладонями.
Я тебя обыграла, говорит она сыну Келли.
На ее лицо падает тень. Она открывает глаза и видит Джейн. Та смотрит на Рейган и протягивает бутылку витаминизированной воды.
– Спасибо.
Рейган подносит ее ко рту. Холодная капля стекает по шее, катится по груди.
Джейн отодвигает в тень стоящий рядом шезлонг и устраивается поудобней. Она прикрепляет «Утеро-звук» к животу и снимает шляпу. Волосы у нее спутанные и жирные.
– Я по-прежнему не могу дозвониться до сестры.
– Уверена, она попросту забывает заряжать телефон. Мой дедушка такой же, – говорит Рейган, садясь. Джейн не разговаривала со своей сестрой и с Амалией более трех недель, хотя и получает ежедневные видео. – Можно мне еще раз посмотреть вчерашний клип? Тот, где Амалия показывает, как «говорят» животные?
– Аты никогда не видно на видео, которые она мне присылает. Я пересмотрела их все, – жалуется Джейн, и ее голос звучит напряженно. – Я думаю, дело в том, что она оставляет Мали с незнакомыми людьми. Это они снимают мою дочь. Вот почему Ата не хочет звонить. Потому, что я могу узнать правду!
– Твоей сестры нет на видео, потому что она их снимает, глупышка!
Рейган пытается казаться беззаботной, но Джейн только качает головой. Под глазами у нее синеватые круги. Она говорила Рейган, что у нее проблемы со сном.
– Я ей больше не доверяю. Ата честолюбива. Моя Нанай всегда это говорила. У сестры уже много недвижимости на Филиппинах, но она до сих пор думает лишь о деньгах.
– Джейн, – твердо говорит Рейган, – старые люди не в ладах с мобильными телефонами. Они забывают их заряжать. Твоя сестра любит Амалию и прекрасно ладит с малышами. Ты мне это говорила сама!
– Только с малышами клиентов, – с горечью возражает Джейн. – Она никогда не оставила бы ребенка клиента с чужим человеком.
Джейн возится со своей бутылкой, пытаясь открутить крышку. Она бормочет что-то себе под нос, как это делал бездомный, слонявшийся возле дома Рейган в Нью-Йорке. Однажды вечером Рейган пришлось позвонить в полицию, когда тот разлегся у самой ее двери и не хотел подвинуться.
– Почему бы тебе не попробовать не волноваться, пока ты не увидишь Амалию? Она будет здесь уже на следующей неделе…