– Она просто ищет поддержки, – объяснил папа случившееся Гасу однажды за ужином.
К тому времени Гас уже знал о том, что сестра спала с его лучшим другом, и ненавидел ее за это.
Рейган растянулась на диване, стоявшем прямо за кухонным столом, в ушах были наушники, но звук она убрала, чтобы лучше слышать разговор. Она старалась не смотреть ни на отца с братом, ни на куски жареного мяса на столе. «Телятиной называют мясо деток коров, вы это знаете?» – спросила она незадолго до этого.
Гас поднял разговор о фотографии, которую Рейган подала на школьный конкурс, ее автопортрет. Ничего не понимающий директор счел его «порнографическим» и решительно отверг, хотя нет ничего непристойного в наготе. Тем более что снимок получился хорошим. Разозлившись, она выложила его в интернет – выпускной класс, какое ей дело? – и он распространился со скоростью света.
Гас жевал с приоткрытым ртом. Мамино место рядом с ним пустовало – она отдыхала в своей комнате. Мать снова потеряла машину рядом с супермаркетом и ждала несколько часов на солнце, пока парковка не опустела.
– Нет, папа, – возразил Гас, и Рейган почувствовала, как он буравит ее глазами. – Дело в том, что она шлюха.
Он потянулся за телятиной, не обращая внимания на сидящего между ним и блюдом отца, и, не извинившись, взял вторую порцию.
Муха ударяется о стекло. Раздается громкий сигнал, потом еще один. Рейган садится и опухшими глазами смотрит на «Уэллбэнд». Первый напоминает, что еженедельное УЗИ состоится через два часа, а другой сообщает, что она опаздывает на утренний сеанс «Утерозвука».
«Утерозвук», по крайней мере, забавная штука. Рейган заставляет себя подойти к столу координатора. Она улыбается веселой женщине, раздающей приборы, и идет в библиотеку, которая, к счастью, пуста. Она просматривает книги в твердом переплете на полке у входа в поисках чего-нибудь, что поможет скоротать время. Раньше они с Джейн и Лайзой болтали, отсчитывая часы «Утерозвука», сплетничали или смотрели кино, даже не замечая устройств, прикрепленных к их животам.
В глаза бросается знакомый синий корешок с серебряными буквами. «Песни невинности и опыта» Уильяма Блейка. Когда Рейган была маленькой, мама читала ей стихи именно из этого издания. Папа заставил ее выучить наизусть «Заблудившуюся девочку» и на званых обедах выводил дочь в пижаме, чтобы та прочла стихотворение его друзьям. Она же терпеть не могла быть в центре внимания и выступать, как цирковая собачка. Потом под дождем комплиментов она с пылающим лицом ныряла в папины объятия, и счастливый отец совал в ее карман доллар.
Рейган плюхается в мягкое кресло в дальнем конце комнаты, прикрепляет динамики «Утерозвука» к животу и вводит свой код. На экране появляется недельный плей-лист. Как обычно, ничего особенного. Моцарт, конечно. Речи Уинстона Черчилля, знаменитое выступление
[70] Стива Джобса и набор стихотворений, прочитанных знаменитыми актерами на языке оригинала, – вероятно, чтобы дать плоду толчок к многоязычию, – Шекспир, Рильке, Бодлер и Фрост. А потом Ли Бо.
Ли Бо? Что он делает в этой компании мертвых западных классиков? Клиенты Рейган китайцы? Неужели она та, кто вынашивает…
Она нажимает кнопку «воспроизведение», испытывая отвращение к самой себе. Оттого, что ведет себя, как Лайза.
Рейган наклоняет голову и смотрит в потолок, пытаясь вспомнить, каково здесь было не так давно, когда она была счастлива. Как радовалась она тишине фермы, ее герметическому спокойствию. Но что-то изменилось после трехмерного УЗИ, после клеща Джейн, ее подлого наказания и принудительного аборта Ани. Появилось тревожное ощущение, что ферма – это детально спланированная фабрика, созданная для клиента на другом конце провода доктора Уайльд, за красивым фасадом которой скрывается ее истинная суть. Рейган просто еще не уверена, в чем та заключается.
Это как-то связано с ее посещением Тейт Модерн. После окончания университета мама с папой подарили ей поездку по Европе. Мэйси встретила ее в Лондоне, где они долго пьянствовали, прежде чем Рейган отправилась на скоростном поезде в Париж, а Мэйси вернулась в Нью-Йорк, чтобы начать стажировку в банке. Они завалились в Тейт после ночных танцев на столах в шикарном клубе в Мейфэре, предназначенном только для его членов. Размазанная тушь на ресницах, бутылки «Эвиана» в сумочках. Они попали в боковую галерею, где висели пустые холсты: грубые, без краски, в идеальных рамах. Рассеченные посередине. Лишь один разрез. Глаза Рейган были прикованы к ним. Лучо Фонтана
[71], должно быть, использовал очень острое лезвие, разрезы были такими ровными.
– И это искусство? – шутливо спросила Мэйси.
Но Рейган почувствовала освобождение.
Через застекленные окна-двери в библиотеке Рейган наблюдает, как садовник снимает брезент со столов и стульев. Он закатал рукава синей рабочей рубашки. Руки с выступающими костяшками, большие и узловатые, как неровные камни. Ее посещает почти непреодолимое желание распахнуть двери и проскочить мимо него. Босые ноги понеслись бы по упругой траве так, что заныли бы икры, легкие бы загорелись, а лоб залился потом. Может быть, он погнался бы за ней. Она бы бежала изо всех сил, загребая ногами листья. И, совершив круг, закончила бы бег там, где начала. Все остальное неважно, только бы напряжение мышц, пот в глазах и горящие легкие принесли забвение. Но хостам запрещено бегать на ферме чересчур быстро, и ей никогда не разрешат делать это без обуви. К тому же остается вопрос спутницы.
Она может лишь неторопливо прогуливаться с кем-нибудь в паре. Кем будет эта ее подруга?
Не обращая внимания на то, как расползается в груди чувство одиночества, Рейган подходит к окну с «Утерозвуком», прикрепленным к животу. Двое других рабочих, чуть поодаль, снимают брезент с бассейна. Скоро, может, даже сегодня, его наполнят водой. Она искупается. Это может помочь: холодовый шок, невесомость.
Невесомость. Именно в таком состоянии она представляет себе мать. Та одиноко плавает в чернильно-черном океане, привязанная к реальности тончайшей нитью. Еженедельный телефонный звонок призван удержать маму от полного исчезновения. Рейган перестала задавать ей вопросы, потому что она никогда не отвечает. Рейган просто говорит и говорит – в надежде, что голос придет на выручку. Может быть, даже высечет какую-то искорку.
В последнее время Рейган задается вопросом, существует ли мама вообще. Настоящая, а не та, которая живет, повинуясь командам отца. Как существует в животе Рейган ребенок, до которого пока что не достучаться. Где бы мать ни находилась теперь, она все еще может восхищаться округлостью полной луны – она обычно вытаскивала Рейган и Гаса из кроваток, чтобы те могли полюбоваться на ее идеальную симметрию. И, возможно, мать до сих пор поражает набитый людьми вагон метро, совершенно бесшумный, если не считать стука колес, потому что все – вплоть до трехлетнего ребенка, сидящего рядом с няней, – уткнулись в свои телефоны.
