– Это не одно и то же, – серьезно ответила Мэйси. – Остриженные волосы и ногти даже отдаленно не относятся к той же категории.
Рейган сбрасывает одежду и соскальзывает в воду. Она опускается на дно и выныривает, приподняв над водой верхнюю часть тела. Почему в воде так усиливается звук? Рейган слышит эхо капель, сочащихся из крана. Звук дыхания наполняет уши и напоминает о том, как она училась плавать с аквалангом. Это было в средней школе, во время волонтерской поездки, когда Рейган помогала восстанавливать дома в азиатской деревне, разрушенной ураганом. Она помнит ощущение невесомости, солнечный свет, колеблющийся в воде. Единственным звуком было ее дыхание. Ее вдохи, выдохи и темная вода внизу. Это были самые одинокие звуки в мире.
Чувствует ли ребенок одиночество, когда растет в ее водах? Выходя из ванны, Рейган поддерживает живот руками.
Мать, думает Рейган, поняла бы происходящее с ней так, как это не под силу Мэйси. Как притяжение стихии. Как безмятежность отложенной жизни. Однажды мама упомянула, что, когда ей было двадцать с небольшим, она ездила в индийский ашрам, тихое убежище, где не разговаривала неделями.
В некоторой степени Рейган нашла в «Золотых дубах» именно это. Капсулу тишины, которой она не ожидала, вдали от суеты внешнего мира. Рейган привезла с собой фотоаппарат, но его конфисковали в первый же день. Однако, победив разочарование, она вскоре обнаружила, что отсутствие камеры освободило время для множества других вещей. Она начала читать «Бесконечную шутку»
[44] – потому, что книга понравилась Мэйси. И она ко всему приглядывается, как мама всегда советовала делать ей и Гасу. Здесь Рейган завела записную книжку. Там не дневниковые записи, у нее и в мыслях не было вести дневник, а описания пришедших в голову образов, идеи для фотографий, которые она собирается сделать, как только покинет «Золотые дубы». Мэйси посмеялась бы над ними, ведь они могут читаться как стихи, а Рейган не слишком-то любит поэзию. Она даже не открыла книгу стихов Дикинсон
[45], которую Мэйси подарила ей прошлой осенью на двадцать четвертый день рождения, хотя и привезла ее с собой.
Из спальни, где Рейган оставила браслет, доносится писк. Это сигнал, который она установила. Когда Рейган начинает одеваться, то чувствует радостное волнение, ведь ее ждет встреча с клиентом.
Через полчаса Рейган лежит на спине. Все пульсирует. Мобиль
[46] над головой, кажется, дрожит. Белые стены деформировались и катятся куда-то вдаль. Голова Рейган пульсирует в такт сердцебиению ребенка.
– Головная боль? – звучит голос доктора Уайльд.
Рейган кивает, не открывая глаз.
– Вы можете немного уменьшить громкость? – спрашивает доктор Уайльд.
Приказ в форме вопроса.
Шум в комнате затихает, но недостаточно, сердцебиение ребенка все еще жмет на череп Рейган, давление такое сильное, что она прикована к столу.
Ба-БУМ, ба-БУМ, ба…
– Агнес, еще, пожалуйста.
Едва заметное раздражение в голосе доктора Уайльд и долгожданное успокоение.
Ба-бум, ба-бум, ба-бум…
Клиент не приедет. Координатор, вернувшая Рейган браслет, ошиблась. Рейган слышала, как доктор Уайльд ругает ее за то, что она обнадеживает Рейган, обсуждает с ней клиента и «сует нос в дела, которые ее не касаются».
Все в порядке, Рейган лишь отшутилась и пожалела координатора. Она привыкла к тому, что ее надежды рушатся.
Но доктор Уайльд ее игнорирует. Сегодня она другая. В ней чувствуется отчужденность, тогда как обычно она изо всех сил старается быть милой. В том, как она изучает Рейган, чувствуется что-то медицинское.
Доктор Уайльд выжимает гель на голый живот Рейган и начинает двигать по нему ультразвуковым излучателем. Из динамиков, которые Рейган не может видеть, раздается сердцебиение ребенка, которое, кажется, ускоряется.
Бабум, бабум, бабум, бабум…
Или это запись?
Из ниоткуда появляется мысль, что сердцебиение, заполняющее комнату, было записано заранее. Это саундтрек, проигрываемый для клиентов, чтобы их успокоить: дети активны, они получают за деньги родителей все возможное. В конце концов, одно сердцебиение похоже на другое. Это, вероятно, экономит деньги фермы.
Ферма. Слово, придуманное Лайзой для «Золотых дубов». Лайза всегда отпускает ехидные шуточки о «Золотых дубах» и невероятных усилиях, предпринятых, чтобы клиенты чувствовали себя хорошо, отдавая свою беременность на аутсорсинг. «Наша цель вас восхищать!» – издевается Лайза, жеманно улыбаясь, сложив руки и склонив голову, как послушница. Восхи-ща-а-ать. Она произносит это слово так, словно речь идет о мороженом. «Потому что рождение ребенка должно быть восхити-и-ительным!» Рейган представляет себе свою клиентку, смотрящую видео где-то, может быть, в особняке, а может, в частном самолете. Перед ней раскрытый ноутбук. Отец стоит рядом, его галстук ослаблен, волосы в беспорядке. На экране колышется лицо доктора Уайльд, сердцебиение ребенка (запись сердцебиения ребенка?) рвется из динамиков. Мама и папа наклоняются вперед, их глаза увлажняются, они хотят увидеть свое восхити-и-ительное будущее…
Нет.
Она не Лайза. Это был ее выбор приехать сюда. Вынашивать этого ребенка и заботиться о нем.
Она отказывается запятнать время, проведенное в «Золотых дубах», равно как и крошечное бесформенное существо внутри ее, подобным цинизмом. Иногда она беспокоится за ребенка, которого носит Лайза. Сорок недель вариться в ее кислом бульоне. Как это может не затронуть ребенка? Рейган кажется, что он зачахнет. Скукожится, как дерево, на которое никогда не светит солнце.
– Итак, мамочка, ребенку сегодня исполняется четырнадцать недель, и он выглядит потрясающе! – говорит доктор Уайльд, обращаясь к камере. На ней наушники с черным микрофоном, расположенным прямо перед ее ртом. – Вы за ноутбуком, мамочка? Приготовьтесь увидеть ребенка в 3D!
Рейган вытягивает шею, но не видит экрана. Она собирается попросить медсестру наклонить его к ней, когда доктор Уайльд говорит:
– Согласна, мамочка. Это совершенно другая ситуация.
Она замолкает, склонив голову набок и прислушиваясь, а затем продолжает:
– Да, мамочка. О ребенке. На сегодняшний день он чуть больше двух дюймов в длину, размером с небольшой лимон. А это амниотический мешок.
