Но она ею была, и по опыту своей работы Мэй знала: даже если бы Дивина была еще жива, достаточно молода, чтобы стать хостой, до крайности надежна, опрятна, послушна и обладала столь же здоровой маткой, как любая другая женщина в «Золотых дубах», ни один клиент никогда не выбрал бы ее. Из-за уродства. Клиенты, по крайней мере американские, конечно, никогда бы не признались в этом. Но, просматривая десятки анкет в элегантном офисе Мэй, они почти всегда пропускали похожих на Дивину и останавливались на симпатичной филиппинке с бледной кожей, или на польке с веснушками на носу, или на стройной тринидадке с блестящими глазами и ямочками на щеках.
Конечно, не все клиенты таковы, поправляет себя Мэй. Некоторые действительно сосредоточены только на выборе хосты со здоровой маткой. Но далеко не все. Большинство верят, что выбранная ими хоста является не только хранилищем для их будущего ребенка, но и символом высоких ожиданий относительно существа, которое будет помещено внутрь ее. Поэтому они тяготеют к женщинам, которых находят «красивыми», или «правильно говорящими», или «добрыми», или «мудрыми», или даже «образованными», и готовы платить за них высокую цену.
Последнее поначалу удивляло Мэй – то, что некоторые клиенты готовы платить гигантскую премию за матки, окончившие Принстон, Стэнфорд или Виргинский университет, как будто зародыши будут поглощать наряду с глюкозой, белками, кислородом и витаминами приобретенные знания и заоблачные результаты Академического оценочного теста высокообразованной хосты. Однако что верно, то верно: Мэй каждый год имеет дело с клиентами, согласными только на хосту со степенью самого престижного вуза. Отсюда страстное желание Мэй привлечь к работе Рейган Маккарти, в резюме которой значатся три пункта, отличающие хост высшего разряда: она европеоидной расы (привлекательная смесь ирландской и немецкой крови, как выяснила Мэй во время интервью), она симпатична, однако не сексуальна (Мэй знает по опыту, что это принципиально), и она образованна (диплом с отличием из университета Дьюка – умная, но не пугающе).
Если Мэй сумеет убедить Рейган прийти на работу в «Золотые дубы» и сведет ее с мадам Дэн, для которой любая цена, названная Мэй, станет ошибкой округления, бесконечно малой каплей в огромном океане богатства, Мэй окажется на пути к рекордному годичному бонусу, который будет ее ждать всего через несколько недель после Нового года. Она использует этот неожиданный доход, чтобы обновить ванные комнаты, которые, по настоянию Итана, они оставили для второй фазы ремонта. И она вручит матери подарок такой безумный (сумочка «Эрмес»? часы «Картье»? часы «Картье» в сумочке «Эрмес»?), что он вызовет у нее хоть какую-то реакцию. Легкую довольную улыбку. Невольный удивленный вздох.
Хотя на самом деле все говорило за то, что от матери ей этого не дождаться. Скорее всего, та отшвырнет подарок Мэй легким движением руки, как если бы каждый день получала сумки за пятнадцать тысяч долларов, набитые часами за двадцать тысяч долларов, а не сохла по ним всю взрослую жизнь. Сколько раз, вернувшись домой из школы, Мэй заставала мать в кабинете за просмотром очередного байопика о Джеки Кеннеди – или Бейб Палей
[25]. Как часто мать насмехалась над неуклюжей роскошью новейшего клатча Луи Виттон у жены их соседа-нувориша, а потом Мэй обнаруживала, что бедняжка с жадностью изучает в уборной раздел сумок в каталоге «Сакс», как будто это порножурнал.
Но нет, это никуда не годится! Мэй качает головой, мотнув ею почти яростно. Сейчас не время для праздных мечтаний и дум. У Мэй есть работа. Следующие двадцать четыре часа станут решающими.
Мэй репетирует свою презентацию еще раз, на этот раз вслух, четко говоря слова в телефон. Позже, этим же вечером, она отправит запись по интернету своему репетитору для просмотра во время видеозвонка. Затем она вновь сосредотачивает внимание на резюме кандидаток. К тому времени, когда автомобиль достигает шоссе Франклина Рузвельта, Мэй успевает выделить в стопке заявления одной или двух соискательниц, которые заслуживают дальнейшего рассмотрения, и отправляет своей команде их имена по электронной почте для последующей проверки. Решительным движением указательного пальца Мэй удаляет на телефоне пункты один и два из списка неотложных дел. Сделано и сделано.
Мэй переходит к третьему пункту, когда ее телефон начинает вибрировать. На экране под фотографией Кэти, бывшей соседки Мэй по комнате, высвечивается надпись «Университетская подруга». Мэй представляет себе, как Кэти сидит, сгорбившись, за чужой партой в одной из четырех уставных школ
[26], которые они с мужем основали в кишащих наркоманами, усеянных граффити и испещренных следами от пуль районах Лос-Анджелеса. Она, верно, звонит из-за билетов на самолет, но у Мэй нет времени болтать, и она терпеть не может, когда ее благодарят. По крайней мере, когда это делает Кэти. Когда Мэй послала крестнице хороший натуральный детский матрас в качестве рождественского подарка, Кэти и ее муж выразили свою признательность пугающе щедро. Кэти, которая в колледже на младшем курсе училась изобразительному искусству, вручную нарисовала для Мэй изысканную открытку, а Рик снял забавное видео, где втиснулся в детскую кроватку, надев чепчик и золотую цепочку, и принялся читать благодарственный рэп.
Мэй содрогается при мысли о том, как через несколько месяцев они отреагируют на билет бизнес-класса из Лос-Анджелеса в Майами, где бывшие студентки из сестринства, в котором когда-то состояла Мэй, собираются провести «эпохальный» девичник перед ее свадьбой. На самом деле это Кэти оказывает ей услугу. Мэй без ее присутствия не продержалась бы и полдня с этими каппа-каппа-гаммами. И Мэй нравится делать что-то для Кэти, чья жизнь кажется скучной и трудной по сравнению с ее собственной.
– Движение очень плотное, – извиняется водитель.
Машина съехала с шоссе и въехала в город, сбавив скорость из-за столпотворения байкеров, такси, автобусов, грузовиков и пешеходов.
– Не волнуйтесь, это не ваша вина, – отвечает Мэй.
Она решает не слушать голосовое сообщение Кэти. Лучше потом. Пока шофер ждет, когда поток машин рассеется, Мэй снова надевает наушники. Звук записанного голоса звенит у нее в ушах, чистый и уверенный, перекрывая раздающиеся за окном сердитые гудки автомобилей.
Стройная хостес сообщает Мэй, что она прибыла первой. Мэй сдает пальто в гардероб и удаляется в дамскую комнату – привести себя в порядок после долгой поездки. Ее отражение, с отвращением замечает она, говорит, что вид у нее до крайности неопрятный – волосы растрепались, подводка смазана, нос пунцовый от жестких салфеток, найденных в машине. Она берет себя в руки. Расчесывает и вновь стягивает волосы в пучок, подправляет макияж с помощью найденной в сумке ватной палочки. Потом извлекает из косметички помаду и быстрыми движениями подкрашивает губы. Затем открывает пудреницу и проводит сверху вниз пуховкой по носу, оставляя светлую полосу и следя, чтобы ее края были очерчены очень мягко. Этому трюку ее научила мать – та особенно настаивала на нем в дни, когда в школе фотографировали учеников, – считая, что благодаря ему нос, доставшийся от отца, кажется узким. «Почти орлиным», как говорила мать, нависая над Мэй с кисточкой для макияжа из лисьего волоса и не обращая внимания на то, что отбеливающая пудра летит дочери в глаза.
