— Прения закончены, — объявил председатель суда. — Суд удаляется на совещание.
— Постойте, господа! — закричал майор Сулье. — Мы тут почти все — старые солдаты, отцы семейств. Так уж получилось. Но что теперь станет с нашими женами, с нашими детьми? Имейте жалость хотя бы к ним!
— А я? — закричал капитан Бордерьё. — Я всегда был предан императору, и все это знают! Да здравствует император!
— Точно! Да здравствует император! — поддержал его капрал Рато.
— И справедливость! — добавил с улыбкой Фанно де Лаори.
— А я хочу сказать судьям, — крикнул Гидаль, что все они рабы, не имеющие права голоса! Мы никогда не дождемся справедливости!
— Жандармы, — закричал, в свою очередь, граф Дежан, — успокойте и уведите обвиняемых!
Жандармы бросились исполнять приказ. Зал заседаний вскоре был очищен, и лишь с улицы донесся последний крик генерала Мале:
— Граждане! Да здравствует свобода!
* * *
Было уже два часа ночи. Судьи собрались в совещательной комнате, а к четырем часам у них уже было готово решение. Комиссия в составе генералов Дерио и Анри, полковников Женеваля и Монсея (брата маршала), майора Тибо и капитана Делона постановила: из 22 обвиняемых в заговоре против империи 13 человек приговорить к смерти. Двое из них, в частности полковник Рабб (за многолетнюю безупречную службу) и псевдоадъютант «генерала Лямотта» Рато (его отец был генеральным прокурором в Бордо), впоследствии были помилованы. Первым в списке приговоренных значился Мале, вторым — Фанно де Лаори. Далее следовали имена Гидаля, Сулье, Пикереля, Боккечиампе, Стинхувера, Бордерьё, Лефевра, Ренье и Бомона. Остальные обвиняемые были оправданы.
Кавалеры ордена Почетного легиона — а это были Мале, Рабб, Сулье, Пикерель, Бордерьё и Лефевр — были лишены этого почетного звания.
Жители Парижа даже не заметили, что в городе практически произошел государственный переворот. Правда, начали ходить какие-то слухи, но никто толком ничего не знал. Лишь после оглашения приговора на стенах домов появилась официальная прокламация, в которой говорилось следующее:
«Министерство полиции.
Три бывших генерала, Мале, Лаори и Гидаль, ввели в заблуждение национальных гвардейцев и направили их против членов министерства полиции и военного губернатора Парижа. Они пустили слух, что Его Величество император умер. Эти три бывших генерала были арестованы. Они были уличены в обмане и теперь предстали перед судом. Полное спокойствие царит в столице. Оно на короткое время было нарушено лишь в трех домах, где собирались разбойники.
Подпись: герцог де Ровиго».
* * *
В четверг, 29 октября 1812 года, в Париже с утра шел холодный мелкий дождь. Небольшой отряд жандармов и полуэскадрон драгун выстроились около тюрьмы, в которой находились вчерашние заговорщики. В три часа дня семь закрытых фиакров выехали из ворот тюрьмы, и драгуны тут же окружили их плотным кольцом. После этого фиакры, в которых по двое находились приговоренные, направились к площади Гренелль.
По пути почти все приговоренные сохраняли выдержку, один лишь майор Сулье не прекращал причитать, закрыв лицо руками: «О, моя бедная жена, что с ней теперь станет? О, мои бедные дети.»
Корсиканец Боккечиампе тихо молился и жаловался на то, что к нему не допустили священника.
Когда грустный кортеж выехал на площадь, она уже была заполнена людьми, желавшими посмотреть на казнь. Все ставни окружавших площадь домов были открыты, а некоторые любопытные сидели даже на крышах.
Едва дверь первого фиакра, в котором ехали Мале и Фанно де Лаори, открылась, последний тихо сказал:
— Генерал, это ваша нерешительность привела нас сюда.
Потом он сплюнул и закричал, обращаясь к собравшимся парижанам:
— Граждане, мы умираем, но мы не последние римляне, за нами идут другие…
Войска парижского гарнизона были построены на площади в каре. Были здесь и солдаты печально прославившейся 10-й когорты национальной гвардии. Рота усатых ветеранов должна была привести приговор в исполнение. Противный дождь не прекращался, и настроение у всех было соответствующее. Заунывно трещали барабаны.
— О, моя бедная семья! О, мои бедные дети! — бормотал, как заведенный, майор Сулье.
— Майор, — обнял его генерал Мале, — моя жена Дениза позаботится о них.
Боккечиампе что-то сказал одному из жандармов. Тут же подбежал офицер:
— Что он тебе сказал?
— Капитан, он просил исповедника.
— Ничего, пусть себе просит, а ты не должен его слушать, это строго запрещено!
Приговоренных построили в шеренгу. Рота ветеранов выстроилась в два ряда напротив них.
Генерал Мале обратился к своим товарищам:
— Не держите на меня зла за всю эту историю.
На это генерал Гидаль хмуро ответил:
— Да уж история получилась с дерьмовым концом.
— Ничтожества! — выкрикнул генерал Фанно де Лаори, обращаясь к недавним судьям. — Три четверти приговоренных невиновны, и вы это прекрасно знаете!
Во время чтения приговора Боккечиампе упал на колени, а капитан Пикерель спокойно спросил:
— Кто-нибудь может мне объяснить, за что меня сейчас расстреляют?
— Всем тихо! — вдруг скомандовал генерал Мале. — Я начальник тех, кого собираются казнить, поэтому командовать здесь буду я.
После этого он сделал шаг вперед и обратился к стоящим напротив ветеранам:
— Рота, внимание! Товсь! Цельсь!.. Нет, так дело не пойдет. Начнем сначала…
Убеленные сединой ветераны в нерешительности переминались с ноги на ногу, не зная, что делать. Мале вновь скомандовал:
— Внимание! Товсь! Цельсь!.. С богом, огонь!
Раздался залп, и шеренга приговоренных рухнула, как подкошенная. Стоять остался лишь один генерал Мале. Он был легко ранен в плечо.
— А я, друзья мои! — воскликнул он. — Про меня вы что, забыли?
Второй залп доделал то, что не удалось первому. Но перед этим генерал Мале успел выкрикнуть:
— Наши смерти будут отомщены! Через шесть месяцев все изменится во Франции.
Французские историки Эрнест Лависс и Альфред Рамбо констатируют:
«Постановлением военного суда Мале был приговорен к смерти и расстрелян вместе со своими сторонниками, из которых большинство было виновно лишь в излишней доверчивости».
Писатель Вальтер Скотт в своей книге «Жизнь Наполеона Бонапарта» отмечает:
«По прибытии Наполеона в столицу он нашел парижан такими же равнодушными к казни преступников, какими они были и по отношению к их кратковременным успехам».
