– Тогда растолкуй мне, – сказала она. – Если ты все понимаешь, может, просветишь меня, в чем суть конфликта?
– Если честно, я думаю, ты испугалась. Поэтому хочу сказать: я по-прежнему тебя люблю. Ты по-прежнему моя жена. Должна бы порадоваться за меня. Я нашел Бога.
– В том-то и дело. Ты нашел не нашего Бога. Я еще понимаю, если б ты нашел нашего Бога – или по крайней мере менее требовательного. Или другое божество, не такое чудное. – И снова стала оглядывать стол, как будто он по оплошности оставил там свои проступки, как забытые ключи от квартиры. – Сегодня исчез сыр. Ты выбросил весь сыр, Чарльз. Как может Бог ненавидеть сыр?
– Женщина, для которой персики во фруктовой вазе выглядят слишком двусмысленно, могла бы простить мне парочку причуд.
– Думаешь, я не замечаю, что происходит? Что я не в курсе твоих омовений по утрам? – Сью сунула салфетку в стакан с водой. – Я все ждала, когда у тебя начнется кризис среднего возраста. Но я думала, что это будет нечто такое, с чем я смогу справиться. Некое испытание на прочность. Которое потребует дополнительных сил. И тогда я смогла бы показать, как сильно люблю тебя, проявив стойкость. Лучше бы ты стал веганом! Или либерал-демократом. И правда спал бы с секретаршей. – Сью принялась оттирать винное пятно. – Со всем этим я бы могла смириться.
Чарльз внимательно посмотрел на нее.
– То есть, по сути, ты хочешь сказать, что, если бы я превратился в вест-сайдского еврея – это еще ничего. Как если бы мы вдруг переселились в Апторп
[50].
Сью задумалась над его словами.
– Ладно, раз уж решил быть евреем – будь, но почему именно таким? Почему не как Брауны из шестой «К»? У них ребенок в Хаверфорде
[51]. Почему, – сказала она, зажмурившись и прижимая пальцы к вискам, – почему все новообращенные такие оголтелые?
«Оголтелый», подумалось Чарльзу, слишком сильно сказано, с учетом всего того, что ему предстоит узнать, всех законов, которые ему предстоит соблюдать. Он не был в синагоге. Ни разу еще не соблюдал шабат. Он всего лишь изменил рацион и несколько раз помолился.
Для этого приходилось выходить из спальни.
Порой Сью принималась его искать, причем в самый неподходящий момент. В первое утро она застала его в кабинете, когда он примерял талит и тфилин, – что для самого Чарльза было более чем непривычно. Одна кожаная коробочка туго примотана к руке, другая – прямо на лбу, ровно по центру. Когда она вошла, он как раз перешел к Восемнадцати благословениям и был вынужден выслушивать ее тираду молча.
– Мой Чарли всегда впереди всех, – сказала она, глядя, как он раскачивается взад-вперед, шевеля губами. – Слыхала я об оборотнях, об одержимых. Даже видела современных вампиров по телику. Реальных людей, которые пьют кровь. Но ты переплюнул их всех. – Она вышла, потом вернулась с чашкой кофе в руках.
– Я говорила с доктором Бирнбаумом. Думала сама ему позвонить, узнать, как он относится к такой перемене. – Она подула на кофе. – И, Чарли, представляешь? Тут он мне сам звонит. Просит прощения, что потревожил, и сообщает, мол, ты перестал ходить к нему и не отвечаешь на звонки. Ну, говорю я, это потому, что Чарли теперь еврей, у него нет времени, он ходит к раввину. Хороший у тебя мозгоправ. Ничего на это не сказал. А потом совершенно невозмутимо спрашивает меня, как будто это имеет значение, что за раввин. Я пересказала ему все, что ты говорил мне, слово в слово. Раввин из Болинаса. Которому не нужно посвящение в сан, потому что он был раввином в прошлых девяти жизнях. Зачем, спрашиваю я, такому человеку, раввину в десяти поколениях, зачем ему какой-то диплом? – Она поставила чашку на основание торшера.
– Доктор Бирнбаум придет поужинать с нами на следующей неделе. В понедельник. Я даже заказала кошерную еду, бумажные тарелки и все такое. Сможешь наконец в собственном доме поесть по-человечески. Никаких споров, обсудим все спокойно, как взрослые люди. Его идея. Он посоветовал мне, прежде чем уйти от тебя, хоть раз в жизни заказать кошерное. Я так и сделала. – Она пригладила брови, ожидая его реакции. – Да хватит молиться, Чарльз, – и пошла к выходу, – твоя курятина уже на подходе.
У Чарльза не осталось костюмов. Шатнез, смесь шерсти со льном, строго запрещена
[52]. По совету Залмана он отправил свой гардероб в Ройял-Хиллз на проверку, и на следующий день ему пришлось пойти на работу в брюках с подтяжками и в белой рубашке с галстуком. Уолтер как увидел его, так и прилип к нему.
– Сегодня не пятница, Чарли. Расслабиться можно лишь раз в неделю, – подтрунивал он.
Или:
– Ты явно перестарался. Отутюженный халат тоже вполне сгодился бы.
К приходу Залмана Чарльз совсем впал в уныние. За полдня ничего не наработал.
– Не хватает сил, – пожаловался Чарльз. – Откровение пришло и ушло, всего лишь секундное озарение в такси. А тебе остаются проблемы. И еще какие!
Залман поскреб мизинцем ноздрю – это пристойно: не ковырять же в носу.
– Вы состояли в студенческом братстве, когда учились?
– Разумеется.
– Тогда подумайте о клятве. Вас отметили, пригласили в круг избранных, и теперь – самое трудное время, потом все будет хорошо. Время, когда вы тайком покупаете значок и примеряете перед зеркалом.
– Отлично, Залман. Хорошо сказано. Но все не так просто. Скоро придется поставить в известность начальство. И дома все сложно. Жена и психоаналитик сплотились против меня. Она даже заказала кошерное – подлизывается.
– Кошерное. – Залман хлопнул по коленям, ухмыльнулся. – Уже хоть что-то. По мне, ничего страшного в этом нет. Она еще не ходила в ритуальный бассейн, кстати?
Чарльз крутанулся в кресле, глянул в окно, потом медленно развернул кресло обратно.
– Залман, – сказал он, – она упорная. Мне кажется, вы немного не понимаете ситуацию. Сью отказывается по ряду причин. Во-первых, потому, что ненавидит меня и, похоже, наш брак трещит по швам. А во-вторых, она говорит – и это важно, это серьезный аргумент, – что она не еврейка.
– Понимаю.
– Я хочу, чтобы вы пришли к нам в понедельник, Залман. После выходных голос здравомыслящего человека придется очень кстати. Я намерен впервые соблюдать шабат. А если Сью останется при своем, будет скандал.
– Проверьте, откуда еда. Если поставщик надежный, я приду.
Часы еще не переводили на летнее время, и шабат начался рано. Чарльз надел пиджак, признанный кошерным, и пальто и пошел домой, не вдаваясь в объяснения. Свечи на каминной полке он трогать не стал, чтобы не разозлить Сью. Вместо этого откопал парочку других, кривоватых и потемневших, в шкафу в захламленной буфетной, которая служила чем-то вроде чулана. Домработница прошла мимо, но ничего не сказала. Взяла свою сумку и дневной мусор и вынесла к черному ходу.
