– Не поняла шутки, – сказала она. – Или я должна подыграть?
Он ничего не ответил.
– Ладно, начнем сначала. Я подхвачу. Говори.
– Вчера в такси. Я вдруг понял. Я почувствовал это, правда. И… – Он глянул на ее лицо, искаженное и онемевшее от анестезии. Диковатое зрелище, под стать его диковатой новости. – Но я не огорчился. Разве что боялся сказать тебе. А в остальном мне это даже нравится. Другие ощущения. Но в таких делах, по-настоящему больших, все хорошо кончается.
– Давай сначала проясним кое-что. – Она скорчила гримасу. Наверное, пытается посуроветь лицом, подумал Чарльз. – Хорошо?
– Ладно.
– На самом деле ты пытаешься сказать мне следующее: дорогая, у меня нервный срыв, и я сообщаю тебе об этом таким образом. Верно? – сказала она, набирая полную ложку мороженого. – А если это не нервный срыв, то, может, ты психически нездоров, как ты думаешь?
– Я и не ожидал, что все пройдет гладко, – сказал Чарльз.
– Делаешь вид, будто заранее знал, что я плохо к этому отнесусь. – Сью говорила быстро, и изо рта у нее (Чарльз старался этого не замечать) текла слюна. – Хотя на самом деле – ты же неисправимый оптимист – надеялся, что я улыбнусь и скажу: ну и прекрасно, будь евреем на здоровье, почему нет. Вот чего ты ожидал, Чарльз. – Она вонзила ложку в мороженое и так и оставила торчать из картонки. – Но знаешь, что я тебе скажу? На этот раз ты ошибся. Умом рассчитал, а сердцем нет. Не могло такое пройти гладко. И знаешь, почему? Знаешь?
– Почему? – спросил он.
– Потому что то, что ты говоришь сейчас – и вот так с бухты-барахты, все это иначе как безумием назвать нельзя.
Чарльз покорно кивал, как будто подтверждая горькую правду.
– Он говорил, что ты так ответишь.
– Кто говорил, Чарльз?
– Раввин.
– Ты водишься с раввинами? – Онемевшие губы сжались.
– Естественно. Кто же еще даст еврею совет?
Чарльз читал книги на работе, делал пометки в блокноте. Когда секретарша сообщила по селектору, что доктор Бирнбаум интересуется, почему он отменил визит, Чарльз впервые за историю – а она встала ему в пятнадцать тысяч, в долларах – знакомства со своим психотерапевтом не ответил на его звонок. Как и на остальные звонки: он читал «Изгородь из роз», практическое руководство по созданию здоровых брачных отношений посредством ритуальной чистоты, и поджидал рабби Залмана.
Услышав Залмана за дверью, вызвал по селектору секретаршу. Тоже впервые. Чарльз никогда раньше не вызывал секретаршу – наоборот, та обычно сама ему звонила. Таков был порядок в их конторе. Хорошо, когда посетитель слышит звук селектора и ответный звонок. Это задает верный тон.
– Ну, – сказал Залман, усаживаясь. – Сказали ей?
Чарльз сунул авторучку в подставку. Выровнял основание, придерживая обеими руками.
– Она не очень-то мне верит. Я немного обеспокоен. Не настолько, чтобы рвать на себе волосы. Но она знает, что я не шучу. И считает, что я спятил.
– А вы как себя чувствуете?
– Я доволен. – Чарльз развалился в крутящемся кресле, раскинул руки. – Довольный еврей. Волнуюсь. Никак не могу привыкнуть. Странная штука все-таки. Был одним человеком – и на тебе – стал другим. Но в чем смысл, тогда и теперь я не понимал. И только когда мне открылось, что я еврей, тут, мне кажется, я открыл и Бога.
– Как Авраам, – сказал Залман, воздев глаза к потолку. – А теперь пора разбить кое-каких кумиров.
И достал солидную на вид книгу в кожаном переплете с золотым тиснением. Книгу, полную тайн, в этом Чарльз был уверен. Они принялись ее изучать, пока Чарльз не сказал Залману, что ему пора возвращаться к работе.
– Здесь в часе не пятьдесят минут, – сказал Залман, пуская шпильку в адрес психолога. Они договорились встречаться ежедневно и дважды пожали руки, прежде чем Залман удалился.
Не успел он дойти до лифта, как в кабинет Чарльза влетел Уолтер, гендиректор, и встал в дверях.
– Что за скрипач на крыше? – поинтересовался Уолтер.
– Брокер.
– Какой? – Обручальное кольцо Уолтера звякнуло о табличку на двери.
– По сырью, – сказал Чарльз. – По металлам.
– По металлам. – Уолтер еще раз постучал кольцом по табличке. Подмигнул понимающе.
– Чарли, можешь мне пообещать кое-что? Когда этот тип попытается продать тебе Бруклинский мост на металл, по крайней мере поторгуйся.
Несколько вечеров прошли относительно спокойно: ссориться из-за меню не приходилось. Среди прочего – ризотто, потом жареная форель, тыква-спагетти с пылающим соусом маринара и – по особой просьбе Сью – красный луциан с помидорами и этакими крошечными кусочками карамелизованного чеснока, домработница его великолепно готовит.
Сью фактически проигнорировала признание Чарльза, да и самого его почти не замечала. Чарльз в основном отсиживался в кабинете, читал книжки, которые принес ему Залман.
Так все и тянулось, до тех пор пока домработница не оставила им горшочек мяса по-бургундски.
– Это мясо не кошерное, вино тоже, – сказал Чарльз, имея в виду вино в соусе и на столе. – Тут полкило свиного жира. Я не жалуюсь, просто для сведения. Правда. А я хлебушка поем. – Он взял несколько ломтей из корзиночки и вместо вина налил в свой бокал воды.
Сью ожгла его взглядом:
– Не жалуешься?
– Нет, – сказал он и потянулся за маслом.
– Ну а я пожалуюсь. Пожалуюсь! – Сью стукнула кулаком по столу с такой силой, что ее бокал опрокинулся, залив вином ее любимую скатерть. Оба смотрели, как ткань намокает, кружева и вышивка наливаются красным, разбухают, и красный цвет разбегается по ней, как по венам. Никто не пошевелился.
– Сью, твоя скатерть.
– К черту скатерть, – сказала она.
– Ужас какой. – Он глотнул воды.
– Именно. Ты прав как никогда. – И произвела звук, на слух Чарльза, похожий на рык. Ничего себе, двадцать семь лет совместной жизни – и вот жена рычит на него!
– Если ты думаешь, что я прощу тебя за то, что устроил ты этот цирк, когда я была под новокаином и едва могла говорить… Напал, когда я даже ответить толком не могла. Если ты думаешь, – продолжала она, – если думаешь, что я стану платить по двенадцать долларов пятьдесят центов за жареную курицу, то ты очень и очень ошибаешься.
– При чем тут курица? – Чарльз сказал это не повышая голоса.
– Набожная одна у меня на работе. Делает заказы по средам. И каждую неделю, чтоб ей, заказывает ту же еду. Жареную курицу за двенадцать долларов пятьдесят центов. – Она покачала головой. – Тебе следовало жениться на самолетной поварихе, если хотелось кошерного.
– Речь не о том, Сью. Конфликт назрел, но, на мой взгляд, суть не в том.
