«А что, если мне не удастся ее найти?» – думаю я, прорубаясь сквозь переплетение вьюнков. Что, если я не найду источник? Что, если его поглотила чаща, или он пересох? Если я не принесу воду, девушки не поверят ни единому моему слову. Ускорив шаг, я подымаюсь по крутому склону и с облегчением вижу, что источник никуда не делся, что он все еще здесь. Я падаю на землю подле озерца, и мне хочется немедля раздеться и броситься в прохладную воду, но я должна вернуться к Герти. Мне совсем не понравился тон Кирстен, когда она сказала, что займется ею.
Промывая котелок, я снова слышу тихий звук – то ли шуршание, то ли царапание – такое же, как то, которое слышала утром перед тем, как через дыру в ограде пробраться в становье. Идя на этот звук, я взбираюсь на вершину холма и вижу то, на что невозможно смотреть спокойно. Как на это вообще можно смотреть? Мертвая девушка. Теперь все ее кости полностью видны. Когда я глядела на это место в прошлый раз, из земли торчал только череп. Я знаю, все дело в оползне, он унес с холма половину земли, унес мои семена, но я даже не представляла, что увижу такое.
Подойдя к скелету, я понимаю, что перед смертью она свернулась калачиком. Остатки ее ленты краснеют на шейных позвонках.
Вот бы уметь разговаривать с духами мертвых! Интересно, что бы она поведала мне, если бы у меня имелся этот дар? Кто сотворил с ней такое и почему? То, что ее тело оставили тут, это, пожалуй, еще больший грех, чем хладнокровное убийство. Мы все знаем, что бывает с семьями девушек, чьи тела не возвращаются в округ. Та или тот, кто убил ее, испытывал к ней жгучую ненависть. Но даже после всего, чего я здесь навидалась, мне трудно представить, что кто-то из девушек оказался способным на такое злодейство.
К горлу подступает тошнота. Подползши к краю плато, я судорожно глотаю воздух, пытаясь успокоиться, и тут вижу удивительнейшую вещь. Побег гороха.
Схватившись за вьюнки, я подаюсь вперед и смотрю вниз, на противоположный склон, круто уходящий вниз.
Там жизнь. И ее так много.
Кабачки, помидоры, лук, морковь, пастернак, кукуруза, сладкий перец, капуста, свекла, базилик – здесь так много овощей, что у меня захватывает дух.
– Огород Джун, – шепчу я, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. – Поверить не могу.
Схватившись за вершки, до которых могу дотянуться, я вырываю из земли несколько толстых морковок, корневищ свеклы и луковиц, затем снова сажусь на землю на плато. Я могу добыть только эти овощи, поскольку для того, чтобы достать остальные, мне понадобятся веревки, но и этого хватит, чтобы приготовить куда лучшую еду, чем все, что им, вероятно, приходилось есть в последнее время.
Мне хочется петь и танцевать от радости, хочется поцеловать землю, но я быстро осознаю, что никому не могу рассказать о своем открытии. Единственный, кто мог бы меня понять, это Райкер, но путь к нему закрыт.
Оглянувшись на останки девушки, я вспоминаю его слова. Смерть порождает жизнь. Мои глаза наполняются слезами, но я не могу позволить себе думать о нем. Не могу позволить себе дать слабину.
Нарубив дров и наполнив котелок водой, я беру большой ком глины и засовываю его в чулок.
Сделав из нижней юбки подобие заплечного мешка, я загружаю в него дрова и закидываю его за спину. Овощи я кладу в карманы плаща, а дикие травы и сангвинарию – за вырез корсажа. Нелегко тащить вниз по склону и полный котелок воды, и тяжелые дрова, но только так я могу спасти их, спасти нас всех.
Остановившись, чтобы перевести дух, я осознаю, что, если бы хотела скорее добраться до бреши в ограде, мне пришлось бы свернуть, но не от этого у меня перехватывает дыхание. Я вижу перед собой цветок тимьяна, цветок настолько обыкновенный, что люди перестали его замечать – но на старом языке он означает просьбу о прощении. Я вспоминаю всех тех, кому сделала больно и кому хотела бы его подарить – Райкера, Майкла, моего отца, мать, сестер, – но их тут нет, и они не могут меня простить.
Я не изменила своим убеждениям, выжила несмотря ни на что и по собственной воле отдала свое сердце мужчине, хотя и знала, что оно будет разбито. Я не жалею о своем выборе.
Засунув цветок тимьяна за корсаж, я снова слышу все тот же звук.
Быть может, у меня мания преследования? Если так, то это и немудрено, ведь перед тем, как изгнать меня из становья, они пытались отрезать мне язык.
– Кирстен, это ты? – спрашиваю я.
Ответа нет, но знакомый звук доносится до меня снова. Это может быть все, что угодно – бегущий по прошлогодним листьям маленький зверек, кабан, трущий клык о ствол дерева – но готова поклясться, что я чувствуя на себе чей-то тяжелый взгляд. Как будто на меня смотрит сам лес.
Глава 61
Когда я вхожу в ворота, девушки обступают меня. Они явно испытывают трепет при мысли о том, что я смогла вернуться из леса живой – опять – но еще больше они потрясены тем, что, вернувшись, я принесла им дары.
Кирстен выходит вперед.
– Выпей этой воды. – Она пялится на меня, и я понимаю – бедняжка воображает, будто я могу ее отравить. Я смотрю на колодец, и мне становится почти смешно. Почти.
Достав из кармана ракушку речного моллюска, я зачерпываю воду и выпиваю ее.
– Видишь? С ней все хорошо.
Она хочет окунуть в воду свои грязные руки, но я останавливаю ее.
– Эту воду мне подарили призраки. Я готова поделиться ею с вами, но, если ты попытаешься отнять ее у меня, тебе не миновать тяжких последствий. – Я кивком показываю на лес. – Они говорят, что вы можете выпить лишь по одному глотку. А из остального надо приготовить ужин.
Не выбьет ли она воду из моей руки? Не накричит ли на меня? Но она всего лишь протягивает руку к ракушке с таким же благоговейным видом, как если бы это было Кровью Христовой.
Я окунаю ракушку в котелок с водой и отдаю ей. Она пьет, наслаждаясь каждой каплей, точно так же, как и моя мать, когда пьет вино из одуванчиков.
Когда она допивает последний глоток, за нею уже выстраивается очередь из девушек. Кирстен надзирает за ними. О чем же она думает? О том, что вода, полученная от призраков, придаст ей еще большую силу… или о том, что теперь призраки не причинят ей зла… но что бы ни происходило сейчас в ее голове, затуманенной водяным дурманом, я рада тому, что она не соображает, что к чему.
Когда свою воду допивает последняя из девушек, Кирстен делает им знак отойти.
Они медленно расходятся, и я вздыхаю с облегчением.
Я поняла, что все еще продолжает их пугать – призраки тех, кого убили в этих лесах.
Не знаю, как долго еще смогу морочить им головы – надеюсь, это будет продолжаться до тех пор, пока водяной дурман окончательно не потеряет свою силу, но сейчас мне прежде всего нужно позаботиться о Гертруде. Не только потому, что она моя подруга. Остальные бросили ее умирать, а я ни за что не допущу, чтобы кто-то умер такой страшной смертью.
