Переложив нож в правую руку, я быстро сгибаю ноги и разрезаю веревки на лодыжках.
Почувствовав свободу, я хочу одного – немедля сбросить с себя шкуры и кинуться к выходу, но надо действовать разумно. Я понимаю, что в моем нынешнем состоянии мне от него не убежать. Сжав рукоять ножа, я закрываю глаза и делаю одну из самых трудных вещей, которые мне приходилось делать в жизни… начинаю ждать.
Я пытаюсь прислушаться к его шагам, но он движется бесшумно – так же бесшумно, как во время нашей первой встречи.
И я сосредотачиваюсь на его дыхании, медленном и мерном, как метроном из гостиной миссис Уилкерсон. Все в округе считали, что после года благодати она вернулась слепой, но я помню, как однажды стащила с серебряного блюда конфету, и ее пронзительные темные глаза метнулись ко мне с быстротой стрелы.
А что, если и сейчас дело обстоит так же? Что, если пояс с ножом – это испытание… ловушка? Я молюсь о том, чтобы он не заметил пустые ножны… кровь на полу… и пот на моем теле.
Неожиданно ноздри наполняют запахи сосны, озерной воды и дыма, и я понимаю, что беззаконник рядом. Теперь нужно дождаться, когда он наклонится надо мной, как делал уже, наверное, сотню раз.
Он кладет ладонь мне на лоб, и я задерживаю дыхание. У меня будет всего один шанс, шанс достать его, и если я оплошаю… нет, лучше об этом не думать.
Крепко сжав рукоять ножа, я ногами сбрасываю с себя тяжелые шкуры и бью его клинком. С уст беззаконника слетает странный звук, и он отскакивает назад, обхватывая рукой нижнюю часть живота. Не знаю, насколько велик ущерб, который я смогла нанести, но я вижу кровь.
Когда я соскакиваю на холодный пол, ноги беспомощно подгибаются, но я не могу поддаться слабости. Если не убежать сейчас, другого шанса уже не будет. Кое-как добравшись до выхода, я отталкиваю толстую бизонью шкуру, и в глаза мои бьет такое яркое солнце, что я останавливаюсь. Холодный воздух кусает плоть, я слышу, как беззаконник тащится за мной.
– Стой!
Не знаю, куда я иду, что меня ждет, но что бы это ни было, это наверняка будет лучше. Я делаю свой первый шаг к свободе… и проваливаюсь в пустоту.
Глава 43
Я начинаю падать, и тут кто-то хватает мое запястье. Я пытаюсь закричать, но левое плечо пронзает такая адская боль, что у меня перехватывает дыхание.
Когда мир вокруг снова обретает четкость, я осознаю, что вишу футах в сорока над землей. Она покрыта снегом, и меня до костей пронизывает холодный ветер.
– Хватайся второй рукой! – Я смотрю вверх и вижу темно-серый силуэт беззаконника. Я свисаю с узкого помоста, установленного на дереве, стало быть, все это время я находилась не на земле… а в засидке… вроде тех, с которых охотятся на лосей. Только из этой засидки охота ведется не на лосей, а на девушек. Это охота на таких, как я сама.
– Просто отпусти меня, – говорю, чувствуя, как глаза щиплет от слез. – Сделай это, чтобы все закончилось.
– Ты правда этого хочешь? – спрашивает он.
– Это лучше, чем, когда с тебя заживо сдирают кожу.
– Разве я сдираю с тебя кожу?
Я смотрю ему в лицо, ожидая увидеть во взгляде холодную бесчеловечную жестокость, и вдруг вижу нечто иное. Не знаю, что виной тому, боль, холод или лихорадка, но при свете дня беззаконник кажется мне… почти добрым.
Схватив его запястье другой рукой, я покорно позволяю ему потянуть меня вверх. Быть может, я совершаю самую большую ошибку в своей жизни, но, несмотря на все, что произошло, я пока не готова сдаться. Не готова выкинуть белый флаг.
Я взвизгиваю, когда мое тело царапает грубо отесанный край помоста. Мое нагое тело. Мы возвращаемся в комнату. Я рыщу вокруг в поисках одежды, но вижу только полоски полотна, разложенные у небольшого очага.
– Что ты сделал с моей одеждой… и со мной? – спрашиваю я, пытаясь хоть как-то прикрыться руками.
– Не льсти себе, – говорит он, хватая полоску полотна и обвязывая ее вокруг окровавленного торса.
– Но я голая… и ты был голый… тогда, когда я проснулась…
– Ты замерзла чуть ли не до смерти, и мне пришлось лечь рядом. Это самый быстрый способ отогреться – но я ничего с тобой не делал, – говорит он, сдернув с кровати большую шкуру и кинув ее мне. – Не благодари.
Я заворачиваюсь в шкуру, чувствуя стыд.
– Но я видела тебя с ножом… ты сдирал с меня кожу… клеймил… – Я заглядываю под шкуру и вижу, что на повязке на моем плече краснеет свежая кровь. От ее вида меня шатает.
– Ничего я тебя не клеймил, – резко отвечает он. – Мне пришлось прижечь твою рану, которая сейчас, вероятно, открылась вновь. – Он делает шаг ко мне, я пячусь и, наткнувшись на груду оленьих и лосиных рогов опрокидываю некоторые из них.
– Не трогай меня, – прошу я, касаясь острого рога. Я готова защищаться, но беззаконник вдруг смягчает свой тон.
– Можно? – спрашивает он, делая шаг в мою сторону и кивком показывая на левое плечо.
Кажется, он хочет помочь. Это сбивает с толку, но, возможно, в том и заключается суть. Нас обезличивают покрывала невест, а их – саваны. Первое олицетворяет собой невинность, а второе – смерть.
Поэтому я боюсь ему довериться.
Он сдвигает с моего плеча шкуру и начинает снимать по – лотняный бинт.
Его пальцы холодны, как лед.
Я шумно втягиваю в себя воздух.
– Что это за запах? – спрашиваю я.
И вслед за ним смотрю на рану, зияющую в плече.
Сопровождая отца, я повидала достаточно больных, чтобы понимать – моя рана выглядит угрожающе, от таких умирали даже самые сильные мужчины. Голова кружится, и я чуть не падаю в обморок.
– Тирни, тебе нужно лечь, ты не в том состоянии, чтобы…
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – Я пристально смотрю на него, но мои глаза уже застилает пелена. – Кто ты?
Он снова не отвечает, и тут я замечаю в ране какое-то шевеление.
Пол уходит у меня из – под ног.
Я знаю этот запах.
– Моя рана гниет. Это запах разложения, и он исходит от меня, – шепчу я. – Так пахнет смерть.
Глава 44
Мне снятся сны. Как ни странно, не о той девушке и не о доме, а об этом месте, о беззаконнике. Он кладет мне на лоб мокрую тряпицу, а я кусаю деревяшку, когда с плеча срезается гнилая плоть. Он зашивает мою рану, и я слышу, как иголка раз за разом вонзается в кожу.
Иногда мне кажется, что я вижу тусклый свет, проникающий в щели между бревен, а иногда становится совсем темно.
Я пытаюсь вести счет дням, но у меня ничего не выходит – мое сознание тонет во тьме, погружается в воспоминания.
Наверное, так чувствует себя ребенок во чреве матери. Гулкое биение сердца, журчание крови. Когда матушка рожала Клару, мне не разрешили войти в спальню, потому что у меня еще не было месячных, но я наблюдала рождение Пенни. Говорят, когда рожаешь пятого ребенка, он попросту выскальзывает из тебя, но это не так. Я видела напряжение. Боль. Я попыталась отвернуться, но матушка схватила меня и притянула к себе.
