Я опускаюсь перед нею на корточки, но не вижу ее лица. Дрожащими руками я приподымаю грязное покрывало – передо мной Эйми Дюмон. Она все время держалась так тихо, так незаметно, что я почти забыла, что она тоже здесь, среди остальных.
Наклонившись, я прислушиваюсь к ее песне.
Ева, золотом волос играя,
На высоком троне восседает.
Ветер темный дует все сильней,
Опрокинув ночь над миром старым.
Это старинная детская песенка, над словами которой я никогда не задумывалась, но здесь… сейчас, в эту минуту, я не могу о них не думать.
Под сурдинку Ева плачет с ней
О мужчинах, словно о пожарах.
Слушаться, – вот в чем девичья сила.
Или ждет вас ранняя могила!
[3]Внезапно Эйми замолкает, не сводя глаз с ворот; ее дыхание становится неглубоким, и одновременно с ним я слышу другое дыхание – тяжелое, шумное. Я смотрю туда, куда устремлен ее взгляд, и поначалу вижу только царапины на дереве ворот, однако затем в щелях между бревнами различаю глаза… темные глаза, глядящие прямо на нас.
– Они чуют запах твоей крови, – с улыбкой говорит Эйми.
Я пячусь, желая поскорее убраться отсюда, но тут мир начинает расплываться у меня в глазах. Я, шатаясь, бреду по поляне, ища, за что можно бы было ухватиться. Колодец. Надо попить воды. Добравшись до него, я протягиваю руку, чтобы ухватиться за его каменный край, но ноги мои подгибаются, и я мешком падаю на землю, ударившись головой о камень.
Глава 29
Открыв глаза и проморгавшись, я слышу, как кто-то говорит:
– Тебе нужно только пробежать до бухты и обратно.
Подняв голову, я вижу, что девушки сгрудились возле ворот.
– Как только ты пробудишь свое волшебство, я распущу твою косу, – говорит Кирстен таким тоном, будто наставляет ребенка. – И ты сможешь стать одной из нас.
Подняться на ноги оказывается труднее, чем я думала. У меня раскалывается голова, и от головокружения ограда то расплывается, то снова становится четкой – точь-в-точь как шкала настройки резкости в микроскопе моего отца.
– А ты не могла бы подержать Голубушку? – Хелен протягивает горлицу Кирстен. Та морщится и выталкивает вперед Джессику, чтобы птицу взяла она. – Ей особенно нравится, когда прижимаешь ее к себе под подбородком, – добавляет Хелен.
– Погодите, – говорю я. – Ей нельзя выходить за ворота. Там же беззаконники.
Дженна бросает на меня досадливый взгляд.
– А мы-то уж думали, что ты умерла.
– Выходит, вам не повезло. – Я протискиваюсь мимо нее. – Хелен, тебе нельзя этого делать.
– Но я же стала невидимой, – говорит она с широкой улыбкой.
– С каких это пор? – спрашиваю я.
– Уходи, – велит Тамара, отталкивая меня. – Хелен и не нужна ничья помощь, у восточной части ограды беззаконии – ков отвлекает Эйми своим ужасным пением.
Я, прищурясь, вглядываюсь в восточный край поляны и, кажется, вижу Эйми, сидящую на корточках.
Я, спотыкаясь, перехожу от одной девушки к другой, ища кого-то, кто мог бы образумить Хелен, и мои глаза задерживаются на Герти.
– Ты должна что-то сделать, – шепчу я.
Хотя она отводит взгляд, притворяясь, что не слышит меня, в ее глазах я вижу страх.
– Тебе нужно сделать одно – сосредоточиться. Почувствовать волшебство, – говорит Кирстен, прижав ладонь к животу Хелен. – Помни, если что-то пойдет не так, я всегда могу прибегнуть к своему волшебству, чтобы заставить беззаконников делать то, чего я хочу.
Хелен смотрит на нее и кивает, но я вижу – с ней что-то не так. Она похожа на тех кукол, которых мастерит миссис Уивер – у нее такие же широко раскрытые пустые неподвижные глаза.
– Я даже позволю тебе надеть мое покрывало. Чтобы оно оберегало тебя, – говорит Кирстен, накидывая газ на голову Хелен. – Вот видишь, как я в тебя верю.
– Эй, эй, это же мое покрывало, – замечает стоящая в толпе Ханна, но ее быстро заставляют замолчать.
Они открывают ворота. Я знаю – мне нужно повернуться и уйти. Хелен сделала свой выбор, но я не могу не думать о шрамах у нее на ногах, тех самых, оставшихся от ударов, которые ей нанесла линейкой мать за то, что она посмела видеть сны.
– Крупица доброты, – шепчу я.
Мне страшно даже подойти к воротам, не говоря уже о том, чтобы выйти за них, но я не могу этого допустить.
Протолкавшись сквозь толпу, я выбегаю из становья. Некоторые девушки кричат мне:
– Назад! Назад!
Но Кирстен говорит: – Пусть идет.
Выбежав за ворота, я сразу же чувствую, как меня с силой бьет дующий с озера ветер. Я, пошатываясь, отступаю назад.
Передо мной расстилается пустота… возможно, дело в том, что я слишком долго была заперта в становье, но, покинув его стены, я чувствую себя не свободной… а уязвимой.
Вдалеке каркает ворона, и это карканье меня злит. Не знаю, реально ли оно или только чудится мне, но, услышав его, я собираюсь с силами.
Простирающаяся передо мной картина уже окрашена в цвета приближающейся зимы – голубое сменилось серым, зеленое – бежевым. Хелен бежит вперед, и ее покрывало сейчас похоже на комариный рой.
Когда карканье снова доносится до меня, я со всех ног бегу к ней, делая ей знаки вернуться, но ее глаза устремлены на север, туда, откуда к нам приближается беззаконник. Когда я гляжу на него, меня охватывает страх. Он весь, с головы до ног, одет в воздушную темно-серую ткань, а в руке у него блестит нож. Все внутри меня кричит, чтобы я бежала назад, но я не могу позволить Хелен умереть. Умереть так глупо, так напрасно.
Ускорив бег, я зову ее по имени.
Она оглядывается, и на лице ее отображается панический страх.
– Ты меня видишь?
– Беги! – Догнав, я толкаю ее в сторону становья, а сама бегу в противоположном направлении. – Беги! – снова кричу я через плечо, чтобы удостовериться, что беззаконник заглотнул наживку, и тут спотыкаюсь о выступающий корень дерева и ничком растягиваюсь на земле. Но вместо того, чтобы, закрыв глаза, ждать, как меня будут резать, тут же переворачиваюсь на спину, чтобы видеть своего палача. Он заносит нож для удара – но затем замирает.
– Лягни меня, – слышится тихий шепот из-под темной тонкой ткани, закрывающей его нос и рот.
Не знаю, действительно ли он это сказал или мне почудилось, но я, конечно же, не собираюсь медлить, чтобы выяснить ответ на этот вопрос.
Быстро согнув колени, я лягаю его изо всех сил, он падает и скорчивается на земле.
