– Крис, дорогой, будь ангелом, опусти занавески, – сказала она. Я так и сделал, хотя на улице еще не совсем стемнело. Салли тем временем включила настольную лампу. Когда я, покончив с занавесками, оглянулся, Салли, свернувшись калачиком на диване, рылась в сумочке в поисках сигареты. Но тут же вновь вскочила. – Хочешь яичный коктейль?
Не дожидаясь ответа, она достала стаканы, яйца и бутылку вустерского соуса из шкафчика для обуви, стоявшего под разобранным умывальником. «Практически я питаюсь только ими». Ловким движением она разбила яйца в стаканы, добавила туда соус и взбила это месиво концом перьевой ручки.
– Это все, что я могу тебе предложить.
Она вновь свернулась калачиком, грациозно подобрав ноги. На ней было все то же черное платье, но на сей раз его украшала не пелерина, а маленький белый воротничок и белые манжеты. Ни дать ни взять монашка из какой-нибудь пышной постановки.
– Что тебя так рассмешило, Крис? – спросила она.
– Не знаю, – сказал я. Меня и в самом деле разбирал смех, я никак не мог остановиться. Было в ней что-то ужасно комичное: красавица с маленькой темной головкой, большими глазами, тонко очерченным носом, она ни на минуту не забывала о своих прелестях. Самодовольно женственная, она улеглась на диване. И как дикая горлица, склонила головку и изящно сложила руки.
– Крис, свинья, отвечай сейчас же, почему ты смеешься?
– Сам не знаю…
Тут она тоже начала смеяться.
– Ты просто чокнутый!
– И давно ты здесь обитаешь? – спросил я, окинув взглядом большую мрачную комнату.
– С тех пор, как приехала в Берлин. Постой, сейчас скажу точно, да, уже два месяца.
Я поинтересовался, что привело ее в Германию и с кем она сюда приехала. Оказалось, что с подругой, старше Салли, к тому же актрисой. Девушка уже бывала в Берлине и уверяла Салли, что они наверняка найдут работу на киностудии. Тогда Салли заняла десять фунтов у одного милого пожилого господина и присоединилась к ней.
Родители ничего не знали, пока они с подругой не добрались до Германии.
– Вот бы познакомить тебя с Дианой! Она самая потрясающая авантюристка в мире! Мужика может подцепить где угодно, даже не зная языка. Один из-за нее чуть со смеху концы не отдал. Я и сама ее обожала.
Но прожив в Берлине три недели, так и не получив работы, Диана подцепила банкира, который увез ее в Париж.
– И оставила тебя одну? Прямо скажем, с ее стороны это довольно подло.
– Не знаю… Каждый должен сам решать свои проблемы. На ее месте я скорее всего поступила бы точно так же.
– Уверен, что нет.
– Ну, оставила и оставила, ничего со мной не случилось. Я и одна не пропаду.
– Сколько тебе лет, Салли?
– Девятнадцать.
– Боже милостивый! А я думал, лет двадцать пять!
– Знаю, так все думают.
Вошла фрау Карпф с двумя чашками кофе на тусклом металлическом подносе.
– Oh, Frau Karpf, Liebling, wie wunderbar von Dich!
[69]
– Что тебя держит в этом доме? – спросил я, когда хозяйка вышла. – Уверен, ты вполне можешь найти что-нибудь поприличнее этой дыры.
– Найти, конечно, можно.
– Так за чем же дело стало?
– Не знаю. Наверное, мне просто лень.
– Сколько ты платишь хозяйке?
– Восемьдесят марок в месяц.
– Включая завтраки?
– Нет, по-моему, нет.
– Что значит «по-моему»? – рассердился я. – Ты ведь должна знать наверняка.
Салли отозвалась как-то вяло:
– Ну да, наверное, с моей стороны это глупо. Но, видишь ли, я просто даю старухе деньги, когда они заводятся, а потом не разберешься, сколько и за что.
– Боже мой, Салли, я за свою комнату плачу всего пятьдесят марок в месяц, включая завтраки, но разве их можно сравнить!
Салли кивнула и продолжала извиняющимся тоном:
– Есть еще одно «но», дорогой Кристофер. Я просто не знаю, что бы фрау Карпф стала делать, если б я ее бросила. Ей ведь ни за что не найти другого жильца. Кто еще вынесет ее безобразие, вонь и все остальное. Она уже задолжала владельцам дома за три месяца. Если бы они узнали, что у нее нет ни одного квартиранта, то вышвырнули бы ее в два счета. А этого она не переживет.
– Все равно не понимаю, почему ты должна жертвовать собой ради нее.
– Да ничем я не жертвую, правда. Мне нравится тут. Мы с фрау Карпф понимаем друг друга. Она более или менее такая, какой я буду лет через тридцать. Добропорядочная домовладелица меня бы и недели не держала.
– Моя хозяйка тебя бы не выгнала.
Салли, наморщившись, улыбнулась.
– Как тебе кофе, дорогой Крис?
– Лучше, чем у Фрица, – сказал я уклончиво.
Салли рассмеялась.
– А разве Фриц не мил? Я его обожаю, особенно когда он говорит: «Хотел я плевать».
– Черт, хотел я плевать, – попытался я изобразить Фрица. Мы расхохотались. Салли закурила еще одну сигарету: она непрерывно дымила. При свете лампы бросалось в глаза, какие у нее старые руки: нервные, с выпуклыми венами и очень худые – руки взрослой женщины. Зеленые ногти казались тут чужими, случайными и напоминали маленьких уродливых жучков с яркими спинками.
– Смешно, – задумчиво промолвила Салли, – я никогда не спала с Фрицем.
Она помедлила, потом спросила с нескрываемым интересом:
– А ты думал, мы спали?
– Пожалуй, да.
– А вот и нет. Ни разу… – Она зевнула. – Теперь уж, наверное, никогда и не будем.
Несколько минут мы молча курили. Потом Салли принялась рассказывать о своей семье. В Ланкашире у ее отца была мельница, а матери по наследству досталось поместье. Когда мать, мисс Боулз, вышла замуж, они с отцом соединили свои фамилии.
– Отец – жуткий сноб, – продолжала Салли, – хотя притворяется, что нет. Моя настоящая фамилия Джексон-Боулз, но, конечно же, для сцены это не годится.
– А Фриц говорил, кажется, что твоя мать француженка.
– Что за чепуха! – Похоже, Салли ужасно разозлилась. – Фриц идиот. Вечно он что-то выдумывает.
Еще у Салли была младшая сестра Бетти.
– Сущий ангел. Я ее обожаю. Ей уже семнадцать, но она сама невинность. Мама ее воспитывает как благородную барышню. Узнай Бетти, что за потаскуха ее сестра, она, наверное, умерла бы со стыда. Она о мужчинах понятия не имеет.
– Салли, в кого же это ты такая уродилась?
