Но все молчали. Похоже, Сивиллу они боялись больше, чем царя.
– От подобных тебе я не жду благодарности, – проскрипела Сивилла. – Но ты должен поступить в своих интересах и интересах твоего царства. Я предлагаю тебе узнать о будущем… как предотвратить беды, как призвать на помощь богов, как превратить Рим в великую империю. Все знания содержатся здесь. По крайней мере… шесть томов еще остались целы.
– Это просто смешно! – рявкнул царь. – Мне следует казнить тебя за такую дерзость!
– Если бы только это было возможно. – Голос Сивиллы был горек и тих, как полярное утро. – Значит, ты отказываешься?
– Я не только царь, но и верховный жрец! – вскричал Тарквиний. – Только я решаю, что делать, чтобы умилостивить богов! Мне не нужны…
Сивилла взяла три верхние книги из стопки и небрежным движением бросила их на ближайшую жаровню. Несмотря на кожаный переплет, они тут же вспыхнули, словно это была рисовая бумага, на которой вместо чернил писали керосином. Пламя взревело – и через миг от книг ничего не осталось.
Стражники схватились за копья. Сенаторы заерзали на своих местах. Возможно, они почувствовали то же, что и я – мучительный вздох Вселенной, дыхание судьбы, – когда так много пророческих страниц исчезло с лица земли, покрыв будущее мраком, повергнув во тьму целые поколения.
Как Сивилла могла сделать такое?! И зачем?!
Может, это был ее способ поквитаться со мной. Я ругал ее за то, что она пишет так много и не позволяет мне следить за ее работой. К тому моменту, когда Сивиллины книги были закончены, у меня накопилась масса поводов злиться на нее. Я уже наложил проклятие. Наши отношения вконец испортились. Сжигая собственные книги, она словно плевала на мою критику, на пророческий дар, которым я наградил ее, и на слишком высокую цену, которую ей пришлось заплатить, за то, что она была моей Сивиллой.
А может, дело было не только в обиде. Возможно, у нее была причина испытывать Тарквиния и так сурово наказывать его за упрямство.
– Последний шанс, – сказала она царю. – Предлагаю тебе три книги пророчеств за прежнюю цену.
– За прежнюю… – от ярости у царя перехватило дыхание.
Я видел, как ему хочется отказаться. Ему хотелось заорать, обругать Сивиллу и приказать страже убить ее на месте.
Но сенаторы беспокойно перешептывались. Стражники побледнели от страха. Рабыни пытались спрятаться за возвышением, на котором стоял трон.
Римляне были суеверны.
И Тарквиний об этом знал.
Как верховный жрец он должен заступаться за свой народ перед богами. И ни при каких обстоятельствах не должен разгневать богов. Старуха предлагала ему пророческие знания, которые могли помочь его царству. Собравшиеся в тронном зале чувствовали ее силу, ее близость к богам.
Если Тарквиний позволит ей сжечь последние книги, если он отвергнет ее предложение… то, возможно, стражники решат убить на месте вовсе не Сивиллу.
– Так что? – поторопила его Сивилла, держа три оставшиеся книги над огнем.
Тарквиний сдержал гнев. И процедил сквозь стиснутые зубы:
– Я согласен на твои условия.
– Хорошо, – кивнула Сивилла, и на лице ее не отразилось ни облегчения, ни разочарования. – Вели принести плату к померию
[24]. Когда я ее получу, ты получишь книги.
Сивилла исчезла во вспышке синего света. И мой сон испарился вместе с ней.
– Надевай простыню. – Мэг швырнула мне в лицо тогу, поэтому приятным свое пробуждение я бы не назвал.
Я сонно моргнул, в носу все еще стоял запах дыма, прелой соломы и потных римлян.
– Тогу? Но я же не сенатор.
– Тебе оказали честь, потому что ты был типа богом, – надула губы Мэг. – А мне простыню не дали.
Воображение подкинуло мне жуткий образ Мэг в тоге светофорной расцветки, из складок которой то и дело сыплются семена. Нет уж, пусть обойдется своей блестящей единорожьей футболкой.
Как обычно по утрам, когда я спустился, чтобы посетить туалет кофейни, Бомбило смерил меня свирепым взглядом. Я умылся, после чего сменил повязку, запас которых целители предусмотрительно оставили в нашей комнате. Рана выглядела не хуже, но кожа вокруг нее все еще была сморщенной и красной. И жжение не прекратилось. Это ведь нормально, правда? Я постарался убедить себя, что так оно и есть. Как говорится, худшие боги-пациенты выходят из богов-врачевателей.
Я оделся, пытаясь припомнить, как правильно складывать тогу, и задумался о том, что узнал из своего сна. Во-первых: я ужасный человек, разрушающий чужие жизни. Во-вторых: каждая жуткая вещь, которую я совершил за четыре тысячи лет, вернется и цапнет меня за clunis
[25], и я начинал подозревать, что все это вполне заслуженно.
Кумская Сивилла. Аполлон, о чем ты только думал!
Увы, я знал, о чем я думал: о том, что она красивая девушка, с которой мне хотелось сблизиться несмотря на то, что она была моей Сивиллой. Она оставила меня в дураках, а так как проигрывать я не умею, то проклял ее.
Неудивительно, что теперь мне приходится расплачиваться и выслеживать злого римского царя, которому она когда-то продала Сивиллины книги. Если Тарквиний до сих пор цепляется за посмертное существование, возможно ли, что Кумская Сивилла тоже жива? Я вздрогнул, представив, во что она могла превратиться за столько веков и как сильно она, должно быть, меня ненавидит.
Но будем решать все по порядку. Сначала я должен изложить сенату мой великолепный план, как все исправить и всех нас спасти. Был ли у меня на самом деле великолепный план? Как ни удивительно, но, возможно, был. По крайней мере его наметки. Великолепный указатель плана.
Захватив с собой латте с лемурийскими пряностями и пару черничных маффинов – ведь Мэг так не хватает сахара и кофеина, – мы присоединились к толпе полубогов, медленно двигающейся к городу.
Когда мы добрались до Дома сената, все уже заняли свои места. Рядом с рострами стояли преторы Рейна и Фрэнк, облаченные в парадные пурпурно-золотые одежды. Первый ряд скамей занимали десять сенаторов лагеря – каждый в белой тоге с пурпурной каймой, – заслуженные ветераны; те, чьи возможности к передвижению были ограниченны; Элла и Тайсон. Элла суетилась, изо всех сил стараясь не задеть плечом сидящего слева сенатора. Тайсон улыбался лару справа от него, засунув палец в его призрачную грудную клетку.
За ними полукругом шли ярусы, до отказа заполненные легионерами, ларами, ушедшими на покой ветеранами и другими жителями Нового Рима. Настолько заполненного зала я не видел с 1867 года, когда Чарльз Диккенс отправился во второй американский тур. (Отличное было шоу. У меня в Солнечном дворце до сих пор в рамке висит футболка с его автографом.)
