– Вот и я о том же, – сказала Элеонора. – У вас мало доказательств против Криглера, так ведь?
– Не понимаю, о чем вы. – Однако голос его дрогнул.
– Криглер… – продолжала давить Элеонора. – Он не станет свидетельствовать против себя. У вас нет доказательств его вины, верно?
– Даже если это так, материалы дела засекречены. Вы же понимаете, я не могу с вами это обсуждать.
– Я располагаю всеми допусками, предоставленными мне Уайтхоллом. – Располагала, поправилась она про себя. – Если введете меня в курс дела, наверно, я могла бы помочь.
– Хорошо, хорошо, я понял, – вскинул руки Мик. – Не здесь. – Он жестом предложил ей покинуть кабинет и повел ее по коридору. Элеонора была сбита с толку. Ей казалось, что спокойнее было бы поговорить за закрытыми дверями в кабинете. Значит, Мик боится, что их могут подслушать? Интересно, кто?
– Криглер – крепкий орешек, – начал он, когда они вышли на улицу. Теперь их окутывала кромешная тьма, стало еще холоднее. На морозе изо рта Мика вырывался пар. – У нас нет против него веских доказательств, – наконец признался он. – Криглер мастерски замел следы, а те немногие его прихвостни, которых мы арестовали, не очень охотно свидетельствуют против него. – СД была тесно спаянная организация, где царила жесткая дисциплина. Люди, что там служили, скорее лягут в могилу, чем предадут бывшего босса. – Выуживать из него информацию – адская работа. Мы используем все рычаги. Давим как можем. Не колется. – Криглер сам был мастер вести допросы, лучше многих знал, как противостоять давлению. Самой Элеоноре не случалось кого-либо раскалывать. Но она достаточно долго прослужила в УСО и знала, как разговорить свидетеля. – Трибунал по расследованию военных преступлений, – продолжал Мик, – считает, что дело это очень сложное и сами мы с ним здесь не справимся. Требуют, чтобы мы передали его в Нюрнберг. Но на нас давят из штаба Третьей армии в Мюнхене, требуют, чтобы мы оставили дело у себя и осудили Криглера; показали, что процессы в Дахау приносят результат.
– Я могла бы помочь, – вызвалась Элеоноры, даже не пытаясь оценить свои возможности. Она подалась вперед всем телом, вспоминая, как в Лондоне изучала досье Криглера, в котором перечислялись его зверства. – Вам понадобятся анкетные данные Криглера, тематика его допросов, факты для проведения перекрестных допросов. У меня все это есть. – Из Лондона Элеонора пристально следила за каждым шагом Криглера и других мерзавцев из СД, которые словно разыгрывали перед ней шахматную партию. Пусть пока она не выяснила, кто и как предал ее подопечных, но преступления Криглера и его приспешников она знала наперечет. – Я могу достать документы. – Очередной блеф. Материалы, которые она могла бы предоставить, сгорели вместе с Норджби-Хаусом. В любом случае она все равно не успела бы передать их Мику до суда, который должен состояться в ближайшие два дня. – Я дам показания, в том числе письменные, под присягой. И вам нужно залезть к нему в голову, понять, что наиболее важно для него, что он особенно хочет скрыть.
– Подскажите, как это сделать.
– Только после того, как вы дадите мне то, о чем я прошу, – покачала головой Элеонора. – Десять минут разговора наедине с ним.
– Почему вы решили, что он захочет с вами разговаривать?
– Я его очень хорошо знаю, – заявила она, понимая, сколь нелепо это звучит.
– Вы с ним ни разу не встречались.
– А нацисты, которых вы выслеживаете по всей Европе? Вы ведь их тоже в глаза никогда не видели, верно? Но вы их знаете. Вам известны история их родов, биографические данные, преступления, что они совершили. – Мик кивнул. – Вот и я тоже знаю всю подноготную Криглера.
– Он не такой, как все. Он не расколется.
– Но попытаться-то можно.
– Это безумие!
– Нетрадиционный подход, – согласилась Элеонора. – Вы хотите, чтобы суд состоялся? – Мик не отвечал. – Послушайте, у меня мало времени. Если вы меня к нему не пустите, я еду проверять другой канал. – Это был обдуманный обман. Дахау был ее последней ниточкой. Только бы он этого не знал, молилась Элеонора.
– В любом случае я не могу организовать для вас доступ к нему. Рано утром его перевозят в Нюрнберг.
Значит, она успела заскочить в последний вагон, осознала Элеонора. В Нюрнберге к Криглеру ее и близко не подпустят.
– Так дайте мне поговорить с ним прямо сейчас.
– Десять минут, – уступил Мик. – В моем присутствии.
– Пятнадцать, – заявила она. – И вы будете слушать за дверью.
– Вы всегда такая непокладистая?
Элеонора оставила его реплику без внимания. Ее почти всю жизнь называли непокладистой – всего лишь за то, что она делала то же, что и мужчины.
– При вас он не станет говорить, – объяснила она.
Мик остановил на ней долгий взгляд.
– Не думаю, что у вас получится, – сказал он. Элеонора затаила дыхание, ожидая, что ей опять откажут, выставят за дверь, как это не раз бывало за последние месяцы и годы. – Но других вариантов у меня нет. Только не сейчас, – задумчиво произнес Мик. – Если явимся туда среди ночи, привлечем к себе внимание. Мы отправимся в пять утра. Нам нужно прибыть туда до того, как за ним приедет транспорт, на котором его повезут в Нюрнберг.
Элеоноре не терпелось увидеть Криглера. Но она кивнула, понимая, что лучше не форсировать события.
Мик завел ее в другое здание, и они пошли по коридору. После войны стены заново покрасили, помещения отмыли, чтобы сделать их пригодным жильем для офицеров антигитлеровской коалиции и стереть ужас того, что происходило здесь. Мик открыл дверь в узкую комнату с койкой и умывальником.
– До утра, – сказал он, затворяя за собой дверь.
В холодных стерильных казармах Элеонора не спала, а просто ждала наступления утра. Лежа с открытыми глазами, она вспоминала показания поляка и воображала, как ее девочек привезли в концлагерь. То, что несколько человек прибыли вместе, служило слабым утешением. Как они нашли друг друга? Вряд ли их арестовали в одном и том же месте. Снова и снова Элеонора спрашивала себя, как бы все обернулось, если бы им вовремя сообщили, что радиоканал раскрыт и это ловушка? Они бы разделились и залегли на дно. Но вышло все иначе: их арестовали и многих казнили. И виновата в том она, бичевала себя Элеонора. Она обязана была донести до начальства свои опасения, заставить Директора или тех, кому он подчинялся, прислушаться к ней. Но она не настояла на своем, и ее девочки заплатили за это жизнью.
Наконец небо над баварскими холмами в шапках из сосняка начало розоветь. Элеонора умылась, переоделась и вышла на улицу. В морозном воздухе ощущалась влага, что предвещало снегопад, но позже, днем.
Мик ждал ее в предрассветной тиши. Он открыл для нее дверцу джипа. От его сигареты вилась вверх струйка дыма. Элеоноре тоже захотелось закурить, но она воздержалась. Они сели в джип. Элеонора опять уступила Мику место водителя, и он повел машину к воротам, у которых она останавливалась предыдущим днем. В полнейшем молчании они въехали в ворота.
