Элеонора поднялась из-за стола и направилась в центр радиосвязи. В коридоре двое военных о чем-то тихо беседовали. Оба отвели глаза, когда она проходила мимо. Офицеры-мужчины, скептически воспринявшие ее назначение руководителем отдела по подготовке и заброске агентов-женщин, с тех пор теплее к ней относиться не стали. Каждый раз при ее появлении на утреннем совещании возникала заминка, слышались перешептывания. Но пока они не мешали ей делать свою работу и опекать девушек, Элеонора не обращала на это внимания.
Она вошла в помещение, где располагался центр радиосвязи. Здесь стоял тяжелый дух сигаретного дыма и жженого кофе. С полдесятка операторов – все женщины, моложе, чем она, – набивали свои сообщения или горбились над бумагами, декодируя поступившие из вражеского тыла электрические сигналы, которые принимала радиостанция в Грендон-Андервуде; после их по телетайпу передавали в Норджби-Хаус. Добрыми феями называли агенты этих женщин из лондонской штаб-квартиры. За каждой были закреплены от трех до пяти агентов, и они терпеливо, как верные псы, ожидающие возвращения домой своих хозяев, ждали, когда их подопечные выйдут в эфир.
Всю переднюю стену занимала доска, на которой мелом были выведены имена агентов. Элеонора внимательно просмотрела список, выискивая в нем своих девушек. Агенты выходили в эфир по графику два раза в неделю через равные промежутки времени. В ходе радиообменов Лондон сообщал информацию о доставке людей и грузов и получал донесения с мест. Бывало, агенты выходили на связь чаще, если требовалось передать что-то срочное, или реже – если радисту было небезопасно включать приемопередатчик. Сейчас по расписанию должны были состояться сеансы радиосвязи с Рут (ее они переманили из команды дешифровщиков в Блетчли-парке) и с Ханной, у которой во время одного из ночных авианалетов в самом начале войны погиб ребенок.
Имя Мари тоже фигурировало на доске: ее выход в эфир ожидался сегодня вечером. Неделя миновала с тех пор, как ее высадили «вслепую» на поле к северу от Парижа. РТ из соседней диверсионной группы сообщил им, что Мари приземлилась. Три дня назад она пропустила свой первый запланированный сеанс радиосвязи. Опоздания на несколько часов случались: немцы могли локализовать и заблокировать сигнал радиста. Но трехдневная задержка подразумевала нечто более серьезное.
Элеонору охватила паника, но ей снова удалось подавить ее до слабого беспокойства. Она уже на начальном этапе приучила себя не привязываться к завербованным девушкам. Элеонора лично была знакома с каждой из них, знала их биографии, слабые и сильные стороны. Ей вспомнилось, как она в первый раз отправляла на задание одну из своих подопечных, молодую шотландку по имени Энджи, в Эльзас-Лотарингию. В тот момент все, что они планировали, к чему готовились, было приведено в действие, все ее замыслы и усилия обрели форму конкретных результатов. И тогда вдруг Элеонора с ужасом осознала, что эта девушка выходит из-под ее опеки. Она занервничала, запаниковала, была уже на грани того, чтобы отменить ее заброску. В ней всколыхнулось некое неведомое чувство – стремление уберечь. Она назвала бы это материнским инстинктом, если б знала, что это такое. Ей стоило огромных душевных сил, чтобы решиться на последний шаг – отправить Энджи во вражеский тыл.
Со временем легче не стало: она так и не привыкла с легким сердцем посылать девушек навстречу опасности. Элеонора чувствовала, что на ней лежит ответственность за них, за их благополучие. А, как показывала практика, не всем агентам удавалось остаться в живых: некоторые домой не возвращались. Но она была не вправе поддаться сентиментальности. Это помешало бы принимать верные решения.
– Мэм? – окликнула ее одна из радиотелеграфисток, серьезная рыжеволосая девушка по имени Джейн. Элеонора подняла глаза от мешочка с шифрами. – Пришла радиограмма. От Мари.
Элеонора вскочила на ноги и кинулась к столу, за которым работала Джейн. В нижней части страницы она увидела оперативный псевдоним Мари – Ангел. Элеоноре он никогда не нравился, потому как ангел предвещал смерть. Она собиралась дать ей другой псевдоним, но дел было невпроворот, она замоталась, а после уже и времени не осталось.
– У вас есть ключ? – Джейн кивнула, потом вручила Элеоноре листочек с шифром, который должна была использовать Мари для кодировки донесения.
Расшифровывая сообщение, Элеонора подумала, что оно, возможно, искажено, как это нередко случалось с радиограммами других радисток, – из-за плохой погоды, создающей помехи в эфире, или обстоятельств, вынуждающих радисток торопиться. Но эта радиограмма была четкой и ясной: «В гнезде Кардинала. Яйца целы». Элеонора провела пальцами по листу, слыша голос Мари в тексте донесения. Под «Кардиналом» подразумевался Веспер; «яйца целы» означало, что ее рация была доставлена в целости и сохранности.
Сам текст был непримечательный и гладкий – безликий. Его мог передать кто угодно. Нажим на первую букву – визитная карточка Мари – был легче, чем обычно.
Элеонора поискала в сообщении личные проверочные коды Мари – ошибки, которые та была научена включать в передаваемый текст в подтверждение того, что радиограмма пришла именно от нее. Она знала, что «обманный» код Мари – «п» на месте тридцать пятой буквы, но это донесение было не настолько длинным. Также в нем не содержалось ни одной «о», которую следовало заменить на «а» – подлинный проверочный код Мари. Элеонора проклинала инструктора по кодам: тот перемудрил, пытаясь придумать уникальные проверочные знаки, которые было бы трудно обнаружить. Не сумел подобрать для Мари такие коды, которые можно было бы использовать в любой радиограмме.
Элеонора еще раз внимательно изучила текст донесения. Что-то в нем не то.
– Что думаешь? – обратилась она к Джейн.
Радиотелеграфистка – она носила очки в роговой оправе – прочитала сообщение, перечитала его.
– Не знаю, – медленно произнесла она. Но Элеонора по лицу Джейн видела, что та тоже встревожена.
– Это она? – допытывалась Элеонора. Она вспомнила, какой была Мари в тот вечер на авиабазе Тангмер. Девушка нервничала, словно ее терзали сомнения. Но, конечно, все агенты перед заброской колебались. Боже правый, это же естественно!
– Пожалуй, – ответила Джейн – не твердо, но с надеждой в голосе. – Донесение очень короткое. Может быть, она просто торопилась.
– Может быть, – вторила ей Элеонора, без убежденности в тоне. Кроме недостаточно сильного первого удара по телеграфному ключу, других подозрительных примет не было. И все же что-то ее настораживало.
– Как вы поступите? – спросила Джейн, возвращаясь за свой стол. Ответить Мари необходимо было в течение пяти минут, не позднее. Через Джейн Элеоноре надлежало уведомить Мари о доставке оружия, которое планировалось сбросить в следующий вторник, – чтобы команда Веспера обеспечила прием груза и при содействии местного населения припрятала его для партизан. Но если Мари работает под контролем, эта информация попадет к немцам.
Нужно послать ей сообщение личного характера, подумала Элеонора. О чем-то таком, что известно ей одной. Она колебалась. Эфирное время ценилось на вес золота, и рискованно было занимать его дольше, чем требовалось для передачи самой насущной информации. Но она должна была убедиться, что на связь вышла именно Мари – и что все в порядке.
