– Ничего хорошего эта история не предвещает.
– Да, ничего хорошего, но и ничего конкретного. Мне жаль, но я пойду. Не сердись на меня, Матильда. Завтра утром мы с Лориком сядем на поезд. К счастью, железнодорожные пути починили. Мне нужно повидаться с доктором Мюрреем.
– Минутку, не убегай так быстро. Ты решилась рассказать своим об этой странной истории с письмом?
– Я сказала об этом Сидони, и она прочитала все записи в Эммином дневнике. Пока она не соглашается на то, чтобы мы рассказали об этом родителям и брату. Она утверждает, что это причинит маме боль, что она станет задавать себе массу вопросов, как и я, а это принесет ей новые страдания. Я понимаю ее. В сущности, это, возможно, не имеет ни малейшего значения.
– Я бы не была в этом так уверена, голубушка! Вполне возможно, что все в точности до наоборот.
Жасент не знала, что ответить. Она ушла, не забыв поцеловать на прощание свою пожилую подругу – это уже стало традицией.
Роберваль, дом семьи Ганье, тот же день, вечер
Ганье пригласили родственников на обед: они хотели как-то отвлечь Эльфин от ее любовных переживаний и отпраздновать наступление ясной погоды. На Корали, супруге Люсьена, было прямое, выкроенное по последней моде платье с зелеными стразами, доходившее ей до середины лодыжек. Ее лоб обрамлял тюрбан, который выгодно подчеркивал ее пепельные кудри.
– Подумать только: во время всех этих наводнений мы были в Квебеке! – вздохнула Корали, держа в руке бокал. – Мы следили за событиями на расстоянии, узнавали обо всем из газет.
Фелиция Мюррей, ее племянница, к которой она обращалась, молча кивнула. У нее больше не было никакого желания говорить о паводках на озере, пострадавших фермерах, домах и мостах, унесенных жестокими водами.
– Я думаю, все сильно преувеличено, – вмешался Люсьен. – Валлас мог вести автомобиль, даже когда по дорогам, как они пишут, проехать было невозможно. Не так ли, Валлас?
– И все же, отец, на дорогу, которая обычно занимает минут тридцать, мы тратили несколько часов! Давайте уже садиться за стол! Я голоден.
– Тебе придется подождать: мы ждем нашего дорогого друга Ивана. Еще немного джина, Теодор?
– С удовольствием, – ответил доктор; в черном костюме, белой рубашке и галстуке-бабочке он выглядел очень элегантно.
Эльфин сидела в широком, обитом красным велюром кресле и курила сигарету. На ней было узкое прямое атласное платье цвета слоновой кости, украшенное на груди жемчужинами; она выставляла на всеобщее обозрение свои стройные красивые ноги, затянутые в шелковые чулки. Она изображала удрученный вид, однако в душе кипела от ярости: задето было ее самолюбие. Она была уверена, что в силах победить Жасент Клутье. Осознав, как ошибалась, Эльфин озлобилась и сделалась угрюмой. Валентина, горничная, стала жертвой ее плохого настроения, когда принесла тосты с заправленным лимонным соком муссом из лосося.
– Мадемуазель? – прошептала она, ставя перед Эльфин массивное серебряное блюдо.
К несчастью, лист салата, украшавший тосты, упал прямо на роскошный наряд Эльфин.
– Дура! – завопила та. – Ты запачкала мой шарф! Мама, посмотри! Я уверена, она сделала это нарочно.
Корали Ганье поспешила оценить масштабы катастрофы.
– Это всего лишь маленькое пятнышко, не стоит так расстраиваться! А вы, Валентина, впредь будьте внимательнее.
– Мне очень жаль, мадам.
– Однажды ваша неуклюжесть погубит вас! – съязвила Корали, раздраженная случившимся.
Горничная со слезами на глазах вновь пробормотала слова извинения.
– Поставьте поднос и возвращайтесь на кухню, – приказала Эльфин. После чего сердито заявила, что она поднимется наверх переодеться.
Валлас пожал плечами. Поведение сестры и родителей его угнетало, но он ничего не говорил, дабы не подливать масла в огонь.
– Становится все сложнее найти приличных домработниц, – заметила его кузина Фелиция.
– Нам нечего сетовать на Девони, моя прелесть, – ответил Теодор. – Сегодня она смотрит за ребенком. Если бы не она – нам пришлось бы брать с собой Уилфреда.
– Я щедро ей плачу, к тому же она уточнила, что соглашается сегодня на работу только потому, что ее супруг все еще в больнице.
– Может быть, поговорим о чем-то более приятном? – резко оборвала их Корали Ганье. – Я очень рада видеть вас обоих по прошествии всех этих жутких дней. Не так ли, Люсьен? Мы опасались обнаружить полностью опустошенный сад, но, слава небесам, мои гортензии, посаженные шесть лет назад, выстояли. Я привезла черенки из Квебека, купила их тогда по хорошей цене. Они очень быстро принялись – я горжусь этим.
– Ты никогда не изменишься, мама, – вспылил Валлас. – Пострадал весь регион Лак-Сен-Жан, люди потеряли свои земли, некоторые лишились даже своих домов, а ты, находясь в безопасности в апартаментах отеля «Шато Фронтенак» в Квебеке, волновалась за декоративные кустики.
Корали смерила сына холодным взглядом.
– Однако я предпочла бы шлепать босиком по воде, если бы это смогло уберечь твою сестру от пагубной связи с рабочим из Ривербенда, – парировала она. – И это происходило на твоих глазах!
– Он бригадир, – поправил мать Валлас. – И я не собирался становиться ее тенью, ей уже двадцать два года!
– Бригадир или рабочий – неважно: это не тот мужчина, который ей нужен, – лениво произнес Люсьен. – Я рад, что эта Клутье избавила нас от Пьера Дебьена.
Теодор вздрогнул, к его счастью, никто этого не заметил. Он налил себе третий стакан джина, стараясь казаться непринужденным.
– Медсестра Клутье, – повторила Фелиция. – Та, чья сестра утонула в Сен-Приме?
– Она самая, – вмешался хозяин дома. – Могу признаться вам, моя племянница, что наш друг Иван Гослен надеялся на ней жениться. Но эта девушка посмеялась ему прямо в лицо, угрожая своим вновь обретенным возлюбленным! Вскоре он рассказал о своем злоключении Эльфин – он часто обедает в «Шато Робервале» со своей крестницей. Иван не знал, что Жасент Клутье и Пьер Дебьен раньше были помолвлены и что теперь наша дуреха частенько захаживает к Пьеру.
– Отец, ты считаешь Эльфин дурехой? – ухмыльнулся Валлас. – Она была бы рада об этом узнать. Вы с матерью очень плохо знаете своих детей.
Он прикурил небольшую сигару, слегка успокоившись, оттого что ему удалось сохранить в тайне свою симпатию к прекрасной медсестре, которую в семье приняли бы не лучше, чем Пьера Дебьена. Однако если бы у Жасент возникли по отношению к нему какие-то чувства, то в таком случае – и он твердо это знал – он переехал бы из богатого жилища Ганье и купил бы для них какой-нибудь уютный домик. В свои тридцать три года он все еще жил с родителями из соображений удобства и до своей встречи с Жасент считал себя счастливым холостяком. Они познакомились около года назад, когда девушка открыла в его банке счет, чтобы положить на него свою первую зарплату…
