Доктор Фортен поправил очки и немного наклонился к девушке.
– Мы потеряли вашу младшую сестру Эмму. Какое несчастье! В день похорон меня не было, но я осматривал ее, у Матильды, перед тем как ее обмыли и одели. В горле у меня стоял ком, когда я подписывал разрешение на захоронение малышки, которую видел на следующий день после ее рождения, в середине самой суровой из здешних зим.
– Когда я приехала в субботу вечером, Эмма уже была в церкви, – пробормотала Жасент. – Я была изнурена – я не спала сутки. Из-за наводнения в больнице Роберваля творилось что-то невообразимое… Я не знала, что это вы подписали разрешение на захоронение.
– Увы, это была формальность! Без которой я мог бы обойтись.
– И, по вашему заключению, смерть наступила оттого, что Эмма утонула? – тихо спросила доктора Жасент.
– Исходя из моего осмотра – да, несомненно.
– Ну конечно! Что за глупый вопрос! Прошу прощения, доктор. Не буду больше вас беспокоить. Доктор Фортен, я искренне хочу поблагодарить вас за понимание. Да, я забыла, у меня есть еще один вопрос, если вы позволите. Вы знакомы с доктором Теодором Мюрреем? Эмма несколько раз консультировалась у него, так как в последние месяцы жила в Сен-Жероме.
– Однажды я имел возможность пересечься с ним в Робервале, на одном из наших профессиональных собраний. Замечательный человек. Мне шепнули, что ему пришлось тяжело работать, чтобы стать врачом, ведь он был из бедной семьи. Но он удачно женился и благодаря браку смог завести свое дело, прикупив современную аппаратуру. Вы заставляете меня болтать лишнее, медсестра Клутье. В нашей с вами профессии необходима сдержанность. Значит, до скорого.
– До свидания. Большое спасибо, доктор.
Выйдя на улицу, Жасент запрокинула голову наверх, чтобы полюбоваться ярко-лазурным небом. Затем девушка быстрым шагом направилась к дому Матильды, которую навещала при любой удобной возможности. Поскольку дверь была открыта, Жасент переступила порог и на мгновение замерла. За столом сидел Паком, поглощая порцию пирога.
– Добрый вечер, – прошептала она. – Ты один? Где Матильда?
Слабоумный бросил на нее испуганный взгляд, спеша проглотить последний кусок.
– У господина кюре, – проворчал он.
Чувствуя себя неловко, Жасент присела на стул. Она с отвращением смотрела на странное выражение лица Пакома, на его густые брови и невыразительный подбородок. Усилия, которые прикладывала Брижит Пеллетье, чтобы приучить его к чистоте, были тщетными. Волосы были спутаны, усы лоснились. Под ногтями – грязь, рубашка засалена.
– Это был пирог. Ты его хотела?
– Нет. В любом случае он уже закончился.
Раскрыв рот, Паком начал раскачиваться из стороны в сторону. Жасент снова подумала о том, что он разговаривал с Эммой перед ее смертью. Осмелев, оттого что они находятся наедине, она снова предприняла попытку его разговорить.
– У меня есть кое-что из твоих вещей, Паком. Ты забыл это здесь. Смотри!
Жасент вынула из кармана юбки Эммин платок, который она, выстирав и пригладив, бережно хранила.
– Матильда сказала мне, что это твое. Я возвращаю его тебе. Он чистый.
Гримасничая, Паком отрицательно покачал головой. Жасент положила перед ним сложенный вчетверо платок.
– Я не хочу, он Эммин, бедняжка Эмма, утонула, плохое озеро. А еще он плохо пахнет…
– А раньше платок пахнул хорошо? Духами Эммы? Она была моей младшей сестрой, ты помнишь? Паком, будь умницей, я хотела бы знать, когда ты видел Эмму. Где была ее сумка, ее красивая белая сумка? Ты говорил еще, что моя сестра плакала, но когда?
И тут произошел один, на первый взгляд, незначительный казус. Растроганная собственным вопросом и теми образами, которые она воскрешала в памяти, Жасент заплакала.
– Не надо плакать, – пролепетал Паком. – Я хороший, не плачь… Если я тебе расскажу, не нужно никому говорить.
– Никому, – заверила его она, молясь о том, чтобы Матильда задержалась у кюре – ее возвращение могло оборвать эту едва завязавшуюся беседу.
– Эмма приехала на машине… Машина уехала. Я увидел Эмму, она шла к озеру. Красавица Эмма, я за ней пошел. Потом мы говорили. Она открыла сумку, достала конфеты, но я их не взял.
– Это тогда она сказала тебе, что эти конфеты плохие? – мягко спросила Жасент.
– Да, – кривляясь, пробормотал он. – Потом Эмма сказала, чтобы я ушел, но я спрятался у Жактанса.
– Ты помнишь, который был час?
– Я уже поужинал. Мама даже не заметила, как я вышел.
Паком опустил голову; он казался возбужденным. Быстрым движением он схватил бутылку карибу и отхлебнул прямо из горлышка.
– Вино нельзя.
Он задумчиво ухмыльнулся и стал подбирать со своей тарелки крошки пирога.
– Что Эмма делала? – настаивала молодая женщина, сгорая от нетерпения и волнения; она была несколько удивлена тем, что обнаружила у Пакома некую живость ума.
– Я не знаю, но она сказала, чтобы я ушел.
– Паком, умоляю тебя, что она делала, пока ты прятался?
– Она шла у воды. Нехорошее озеро… Потом приехала другая машина. Выбежал какой-то мсье, забрал Эмму. Красивая сумка упала. Я ее подобрал и быстро ушел. Теперь мне надо возвращаться. А то мама будет злиться.
Не дожидаясь ответа Жасент, Паком поднялся, перевернув свой стул, и выбежал на улицу. Жасент окликнула его, но так тихо, что он ее не услышал. В этот момент появилась Матильда, на ней не было лица. Она вошла через маленькую дверцу, ведущую в деревянный сарай.
– Я слышала ваш разговор, – призналась она. – Господи всемогущий, что же ты теперь будешь делать, голубушка?
– Сначала все как следует обдумаю. Если перевести на человеческий язык все то, что рассказал бедняга Паком, из этого следует, что Эмма приехала сюда, в Сен-Прим, на такси или же с кем-то, кто ее высадил. Его рассказ неясен… Можно подумать, что такси ждало ее… Хотя нет, «выбежал какой-то мсье, забрал Эмму» – это означает что-то другое. Зато теперь у меня есть наконец объяснение этой истории с сумкой, и я понимаю, почему внутри нее было сухо.
– Я того же мнения. Знаешь, Жасент, Пакому сложно разговаривать так, как всем нам, но он не такой уж и глупый. Об этом свидетельствует то, что свою тайну он не сохранил. Он мог бы еще долго молчать.
– И почему же, как ты считаешь? Он ни в чем не виноват, он мог ответить мне, когда я расспрашивала его тогда, в день похорон.
– Может быть, ему было стыдно или же он боялся из-за сумки Эммы. Он любит собирать отовсюду разные безделушки, но мать отчитывает его за это, называет вором. Поэтому он и стал играть в молчанку. Как бы там ни было, но тебе, детка, удалось развязать ему язык.
В голосе Матильды не чувствовалось ни воодушевления, ни удовлетворения. Она тяжело опустилась на стул и налила себе вина.
