– Мне необходимо было что-то изменить, дедушка, – ответила Жасент. – Было сложно там оставаться, вдали от всех вас. Матушка-настоятельница это поняла. Меня быстро заменят. Это случилось всего лишь чуть раньше, чем я предполагала. По этому случаю я думала встретиться завтра с мэром, ведь он мог бы предложить мне какое-то помещение, но у нас с Сидони возникла идея снять соседний домик.
Фердинанд с недовольным видом насупил брови. Он безмолвно наливал чай. Руки его задрожали.
– Что с тобой, дедушка? – обеспокоенно спросила Сидони.
– Я надеялся поговорить с вами обеими о другом, о том, что меня волнует… вот что со мной, – пробурчал он. – Не стоило бы забывать о смерти вашей сестры. Я говорил об этом соседям: в этой истории что-то неладно. Моего мнения никто не спросил. Но вам я сейчас его выскажу.
– Мы тебя слушаем, – сказала Жасент – решительный вид деда встревожил ее.
Они с сестрой вздрогнули от неожиданности, когда Фердинанд вдруг резко ударил кулаком по столу.
– Возможно, это был не несчастный случай, – заявил он. – Когда этот дурачок Паком нашел ее, стоило предупредить полицию. Как она могла утонуть? Она же плавала лучше всех! Черт возьми, я не слабоумный, не глухой и не слепой. Вчера ваша мать выскочила отсюда в одной ночной рубашке, с босыми ногами и пустилась бежать, громко проклиная вашего отца, который был тем временем на ферме. Альберта держала в руках листок бумаги. Но ты, Сидони, когда зашла после обеда по пути из универсама, ничего мне не сказала, ничего не объяснила. Господи, какое это несчастье – быть стариком! Если бы мне удалось вернуть свои ноги двадцатилетнего парня, я бы все обшарил, поговорил бы с жителями деревни, с матерью Пакома, например. Жасент, Брижит принесла тебе сумку Эммы; я сидел тогда здесь, за этим самым столом. Шамплен начал нести какой-то вздор, но я в это не поверил. Что от меня скрывают?
Сестры многозначительно переглянулись. Сидони попробовала перевести тему:
– Мы расскажем тебе, дедушка, обещаем. А пока мы хотели бы спросить у тебя, кому принадлежит дом по соседству. Мы с Жасент хотели бы его арендовать. Я могла бы открыть там ателье, Жасент – врачебный кабинет. Мы бы жили рядом с тобой, а на велосипедах быстро добирались бы на ферму.
Странно, но после этих слов губы Фердинанда вдруг растянулись в улыбке, выражение его лица смягчилось.
– Соседний дом? Он принадлежал одной женщине, учительнице, которую жители Сен-Прима прозвали Прекрасной Англичанкой. Все дома на улице Лаберж были построены после большого пожара 1870 года. Бедные мои девочки, лучше каждый год переживать наводнения, подобные нынешнему, чем такой пожар. Муниципалитет Роберваль, в состав которого входили Сен-Прим, Сен-Фелисьен, Шамбор и Роберваль, пострадал больше всего. Осталось около пятидесяти построек; у ста пятидесяти семей из двухсот больше не было крыши над головой. Я видел жуткие сцены, такие, от которых можно поседеть раньше времени. Охваченные пламенем овцы неслись, не видя перед собой дороги, люди искали хоть какую-то воду, пытались обернуться влажной листвой или просто взбирались на деревья. Это случилось как раз в мае, весна тогда была сухой, очень сухой. Кто-то сжигал поваленные деревья, расчищая просеку, а лес тогда был совсем рядом. Поднялся северный ветер. Он принес распространившийся вокруг запах серы и пламя, быстро покрывшее округу. Огонь приближался со скоростью бегущей галопом лошади.
– Боже мой! – вся дрожа, воскликнула Сидони.
– Почему ты не рассказывал нам этого раньше, дедушка? – спросила Жасент.
– Я не хотел вас пугать. У нас с вашей бабушкой было столько ужасных воспоминаний о том пожаре! Хотелось как можно скорее забыть об этой картине конца света, о криках тех, кто сгорал заживо. В Шамборе – пятеро погибших и много изувеченных, а сколько случаев помешательства! Вся провизия была уничтожена, а также дома, белье, инструменты, стройматериалы… Загорелся даже остров Траверс из-за занесенных на него ветром тлеющих угольков. А затем началось движение всеобщей солидарности. Те, кого беда минула, развозили зерно и провизию, делились бельем и одеждой. Среди дымящихся поленьев я нашел прожаренного кролика, мы с моим братом и Олимпией съели его. Вашей бабушке тогда было шестнадцать, мне – двадцать.
– Вы были уже помолвлены? – поинтересовалась Жасент.
– Нет, наши родители были соседями. Отец Олимпии из старинного семейства Савуа родом из Акадии. Покинув Квебек, они купили землю здесь.
Почувствовав жажду, Фердинанд сделал несколько глотков теплого чая.
– Но почему же соседний дом сейчас пустует? – спросила заинтригованная Сидони.
– Во время войны его занимала одна супружеская пара. Мужчина работал на сыроварне, а женщина сажала овощи и занималась садом. У них было трое сыновей. Им здесь не нравилось. И они уехали, куда – не знаю.
– Я смутно их припоминаю, – сказала Жасент. – А кто жил в доме после них?
– Другая пара, детей у них не было. Оба скончались от чахотки в больнице Роберваля, – угрюмо ответил старик. – После них все осталось, как было, даже мебель никто не забрал.
– Но ведь все эти люди должны были у кого-то арендовать дом! Дедушка, если им до сих пор владеет эта твоя Прекрасная Англичанка, мы могли бы ей написать.
– Мэр должен знать, где она живет. Может быть, кюре тоже в курсе. Ее звали мисс Сьюзен Валлис! В первое время после нашей женитьбы ваша бабушка даже немного ревновала, когда мы стали соседями.
Охваченный ностальгией, Фердинанд меланхолично улыбнулся, однако улыбка быстро сошла с его лица.
– А теперь поговорим об Эмме! – он вернулся к первоначальной теме. – Вы заставляете меня болтать попусту. Я понимаю, что ваши мысли занимают сейчас разные творческие планы. Вот только еще не прошло и недели, как ваша сестра упокоилась на кладбище. Не следовало бы выказывать к ней неуважение, а вы так или иначе это делаете.
Он снова ударил ладонью по столу. Внезапно сестры увидели в его лице незнакомое им прежде выражение. За изможденными чертами и морщинами благодаря блеску в глазах и волевому выражению лица можно было разглядеть в нем прежнего мужчину.
– Нам очень тяжело, – сокрушалась Сидони. – Ведь мы с Жасент знали Эмму лучше, чем ты. Обстоятельства ее гибели действительно очень странные. Как бы тебе сказать…
Заметив, что сестра колеблется, покраснев от смущения, Жасент сделала ей знак замолчать. Она чуть склонилась к Фердинанду и посмотрела на него в упор своими бирюзовыми глазами.
– Ты имеешь право все знать, дедушка. Поэтому слушай внимательно, это непросто объяснить. Тебя это может шокировать.
– Говори же! – отрезал Фердинанд. – Не сахарный – не растаю, девочка моя!
Сен-Прим, дом Матильды, тот же день, два часа спустя
Жасент застала Матильду за развешиванием белья. Сначала она тщетно стучала в приоткрытую дверь, а затем обошла дом, сад и две небольшие деревянные пристройки на заднем дворе, пока не увидела хозяйку.
