Он ткнул указательным пальцем прямо дочери в лоб; на его лице читалась еле сдерживаемая ярость. Растерявшись, Жасент бросила на брата взгляд затравленного зверька.
– Что ты мне на это скажешь? – не унимался Шамплен.
– Ничего, папа, мне нечего сказать, – дрожащим голосом произнесла Жасент. – Я не знаю, что произошло. Эмма ушла из больницы и вернулась ко мне домой, Лорик в это время спал и не слышал, как она пришла. А потом, насколько я понимаю, она пыталась добраться к вам, в Сен-Прим, но, увы, живой она сюда не попала… Папа, мне так жаль, я так несчастна! А ты во всем обвиняешь меня!
Заливаясь слезами, Жасент вышла на крыльцо. Теперь она хотела только одного: убежать из дома, из своего родного дома, где она выросла, где прошли ее счастливые детские годы. Дом казался ей сейчас враждебным, негостеприимным, мрачным и холодным. К тому же в этот серый день было так мало солнца, что стоило уже зажигать керосиновые лампы. Лорик вышел следом за сестрой.
– Я хочу увидеть маму и Сидони, – обратилась к брату Жасент. – Где они?
– У Матильды. Сейчас я туда поеду. А ты пока подожди папу. Он готовит одежду, в которой проведет ночь возле Эммы у дедушки Фердинанда.
– Знаешь, Лорик, я бы сама хотела сейчас утопиться в озере, чтобы ни о чем не думать и избавиться от этого кошмара. У меня больше нет сил.
Обыденное существование, которое она терпеливо вела до сих пор, без особых радостей, но и без печалей, разбивалось на кусочки. Все ее стремления, все жертвы оказались тщетными. Способная ученица, прилежная работница, Жасент привыкла довольствоваться малым. Она скромно принимала благодарность от больных и похвалы от монахинь и врачей. Зарплаты ей вполне хватало на оплату жилья и на довольно скромное пропитание. Что же касается ее одежды, всегда безупречной, то этим она была обязана умелым рукам Сидони, за исключением разве что только плаща, приобретенного в кредит в одном из магазинов Роберваля, где она обычно покупала себе еще и обувь.
– Господи, не говори глупостей! – проворчал брат. – Хватит! Мама нуждается во всех нас, без нашей поддержки она никогда не сможет пережить смерть Эммы.
– Мы и сами никогда не сможем, Лорик.
Жасент решила показать брату прощальное письмо Эммы, но не успела. Он быстрым шагом отправился прочь по двору, вода доходила ему до лодыжек. Вскоре показался отец с большим свертком одежды в руках.
– У тебя будет во что переодеться? – крикнул он дочери.
– Я – в траурном платье, а в сумке у меня лежат чистые ботинки и чулки. Я смогла зайти домой и взять все необходимое – меня подвезли на машине.
– Жасент, ты правда не знаешь, что могло так внезапно заставить Эмму отправиться к нам? – недоверчиво спросил Шамплен. – Мы с мамой ждали вас только завтра, всех троих.
– Да, на совместный обед, я помню. Так ты сказал мне по телефону, когда я была в больнице.
Тело Шамплена охватила леденящая дрожь, и он бросил яростный взгляд на темное небо, откуда все лило и лило не переставая.
– Господь решил по-другому, – прошептал он, перекрестившись.
– Папа, скорее всего, Эмма повела себя, как всегда, делая то, что ей вздумается, кажется, она действительно была уверена, что так или иначе доберется до дома.
– Конечно, это так на нее похоже, на нашу маленькую Эмму. Но если бы озеро не затопило наши земли, если бы эти гнусные типы с гидроэлектростанции открыли шлюзы, Эмма была бы сейчас жива. Об этой трагедии еще заговорят, я тебе обещаю. Об этом напишут во всех газетах, в Робервале и в Квебеке, и правительство узнает, что из-за продажных чиновников погибла невинная молодая девушка, узнает, что именно разрушило жизни всех, кто честно трудится на полях и в лесах, прилегающих к озеру. Клянусь, скандал втопчет в грязь всех этих господ в чистеньких костюмах и галстуках, которые отсиживаются в своих сухоньких кабинетах. Они подписывают всякие бумажки, даже не задумываясь о тех бедах, которые в итоге выпадают простому народу. Завтра я позвоню в редакцию. Le Colon точно заинтересуется этим делом, эта газета – на стороне фермеров и земледельцев. Там напечатают статью. Я пришлю им самую красивую фотографию нашей малышки Эммы.
– Папа, ты не должен никого обвинять, – решительно возразила Жасент. – Это было бы нечестно.
– Что это значит? Черт возьми, ты скажешь, наконец, все?
Шамплен, выйдя из себя, схватил дочь за плечи и стал трясти.
– Эмма покончила с собой, папа, вот в чем правда! Возьми, прочти это письмо. Лорик ушел как раз перед тем, как я его нашла. Он тоже не знает.
– Что? Эмма? Покончила с собой? Ты лжешь! – прорычал отец.
Шамплен пробежал глазами письмо. Внезапно он стал удивительно спокойным, сложил письмо вчетверо и спрятал во внутреннем кармане своей велюровой куртки.
– Мама не должна об этом узнать, – сдавленно произнес он холодным и далеким голосом. – Господин кюре – тоже. Никто не должен узнать эту жуткую правду. Может быть, мы расскажем Лорику и Сидони, но только тогда, когда я посчитаю нужным. Но ни мать, ни местные жители об этом знать не должны. Пообещай мне это.
– Папа, а ты пообещай мне в свою очередь, что не будешь использовать смерть Эммы, чтобы рассказывать прессе всякие глупости! – ответила Жасент на слова отца.
– Но тогда мы не сможем требовать возмещения убытков! – возмутился Шамплен. – Мы потеряли урожай, нас ограбили! Зачем же и дальше гнуть спину? Ты хоть понимаешь весь масштаб наших потерь?!
– Я все понимаю, но это не значит, что мы вправе опускаться до такой лжи, оскверняя этим Эммино имя! Я отказываюсь видеть портрет сестры на первых полосах всех ежедневных газет, отказываюсь читать сплетни о причинах ее гибели! Нет ни единого свидетеля.
– Замолчи! – приказал Жасент отец, сверля дочь налитыми кровью глазами; челюсть его ходила от негодования. – Мы поговорим об этом позже. А сегодня нам нужно молиться о вечном упокое грешницы.
– Не надо, папа! – прокричала Жасент, нервы ее были натянуты до предела. – Не говори так об Эмме!
«Ад спустился на землю, ад без огня и демонов! – подумала она. – Ад, который называется потопом».
Ривербенд, дом Пьера Дебьена, тот же день, то же время
Лежа на диване, покрытом коричневым шерстяным пледом, Эльфин курила американскую сигарету. Она сняла свои туфли на высоких каблуках, а под голову положила подушку. Пьер сидел возле чугунной печки, повернувшись к ней спиной. Молодые люди только что согрелись чаем и перекусили печеньем. Их чаепитие сопровождалось классическим любовным сюжетом: несколько поцелуев, которые Эльфин сочла чересчур холодными. Как ни старались они не касаться темы, которая повисла в воздухе, но избежать ее было нельзя.
– Ты такой мрачный из-за нее, из-за Жасент Клутье? – наконец спросила Эльфин. – Пьер, после ее ухода ты даже по-настоящему меня не поцеловал.
– Прошу тебя, Эльфин, мне не хочется об этом говорить.
