– Да, а потом мы соревновались, кто быстрее доплывет кролем и брассом, – добавил Лорик. – Еще мы здорово повеселились, отвесили друг другу пару-тройку тумаков. Все, как в старые добрые времена. Ты помнишь, Жасент?
Жасент поднялась и уже разжигала печь. Она подготовилась ко дню, посвященному стрижке овец: надела поверх черного платья широкую серую блузу и заплела волосы в косу, которая в свете танцующих на ее спине солнечных зайчиков напоминала шелковый трос.
– Я помню, – тихо ответила она.
Ее беспокоило то, что Пьер оказался на кухне на час раньше условленного времени. Она мысленно вспомнила себя у хижины, голой, бесстыдной, охваченной любовным исступлением, и ее щеки вспыхнули краской. Она быстро отвернулась.
– Доброе утро, Сидо, – пробормотал Лорик, проходя мимо сестры-близняшки.
– Доброе утро. Тебе стоило бы подняться в свою комнату, надеть чистую одежду, – сухо сказала она. – Заодно поцелуешь маму.
– Спорить не буду, – неожиданно весело ответил он.
Лорик исчез в коридоре; было слышно, как он вприпрыжку взбегает по лестнице.
Шамплен зна́ком попросил Пьера сесть рядом.
– Посмотри-ка на две пары моих ножниц для стрижки овец. Лезвия острые как бритва. Когда Сен-Прим был подключен к общей сети, Альберта предложила купить электрическую машинку для стрижки, но все эти современные приборы не внушают мне доверия. А ты как думаешь?
– Я в этом не разбираюсь. Я всегда видел, как вы стрижете своими инструментами. Но в целом электричество – полезное изобретение.
– А ведь и вправду, вы в Ривербенде, должно быть, извлекаете из него выгоду. Недалеко от вас – гидроэлектростанции, рядом – эти проклятые плотины. Я бы лучше еще десять лет спокойно пользовался канделябрами, чтобы больше не видеть всего того, что видел в прошлом месяце. Не знаю, что удерживает меня от того, чтобы продать свои земли, постройки, жилье и уехать работать на какой-нибудь завод.
Недовольная тем, какой оборот принимал разговор, Жасент разложила чашки, сахарницу и тарелку с холодными блинами, оставшимися со вчерашнего ужина.
– Папа, не надоедай Пьеру своими жалобами, – сказала она. – Начнем с того, что он больше не работает в Ривербенде. Он переедет в Сен-Метод.
– Тогда мы станем почти соседями! – воодушевился Шамплен. – Я очень этому рад. Могу поспорить, ты тоже, Жасент…
Дружелюбность отца успокоила девушку. На этот раз он говорил искренне: отец очень хорошо относился к Пьеру. «Как он может кому-то не нравиться? – подумала Жасент, глядя на возлюбленного. – Сам того не замечая, он очаровывает – таков уж у него талант». Она давно искала ключ к этому природному дару Пьера, в итоге объяснив его добрым лицом и серо-голубыми глазами, выражение которых придавало его наружности нечто романтическое.
– Ты не отвечаешь, Жасент? – настаивал отец. – Что же, выходит, вы не помирились?
– Но не все еще потеряно, – лукаво ответил Пьер.
– Тогда вам нужно пожениться, – вмешалась Сидони. – Вы были помолвлены в течение полутора лет, поэтому не стоит тянуть. Я бы с удовольствием сшила для тебя красивое платье, Жасент.
– Посмотрим. Может быть, к осени.
Шамплен с искренним удовлетворением хлопнул рукой по столу, после чего дружески похлопал Пьера по спине.
– Закончится тем, что ты станешь моим зятем! – расхохотался он.
Шамплен был таким человеком: горячая запальчивость возникала у него так же внезапно, как и хорошее настроение. Этим утром он, в своей клетчатой рубашке, со снежной шевелюрой на голове и лукавым взглядом, внушал симпатию.
«В конце концов, у папы просто такой темперамент, он сангвиник. Способный как на великодушные, так и на дурные поступки, он одинаково легко подвержен и добру, и злу!» – думала Сидони. Она знала, что именно по этой причине его сложно было по-настоящему ненавидеть.
* * *
Белые шторы в комнате Альберты были опущены, приглушая солнечный свет. В комнате царили чистота и порядок, а вдобавок к этому – благоразумная строгость. Лорик стоял на коленях у кровати, его голова была опущена на живот матери. Он чувствовал, как по его волосам успокаивающе проводит почти невесомая материнская рука. После продолжительной паузы, прерываемой короткими ребячливыми всхлипываниями, он наконец признался:
– Мама, я прошу у тебя прощения. Мне захотелось умереть; на меня словно нашло безумие. У меня больше не было сил. Я заплыл так далеко, как только мог. Вода была холодной, я выдохся. Это были странные мгновения. Я нырнул глубоко под воду, но тут же стал сопротивляться. Я наглотался воды, больше я ничего не помню. Меня нашел Пьер.
– Пьер Дебьен?
– Да, он шел по пляжу и увидел меня.
– Это Бог направил его! – просветленно воскликнула Альберта. – Владыка небесный сжалился надо мной, он отправил его спасти тебя!
– Выходит так, мама. Я даже не подумал о том, какую боль тебе причиню. Прости меня! Ты знаешь, что не дает мне покоя, особенно в последнее время. Но с этим покончено, клянусь тебе.
Пальцы Альберты судорожно впились в темные, еще влажные волосы сына.
– Мальчик мой, я тоже готова умереть в жутких мучениях, с искалеченными душой и сердцем, но я не имею права покинуть вас. Потерять тебя, Лорик, после того как я потеряла Эмму! Иди сюда, мой хороший, иди ко мне.
Лорик лег рядом с матерью, бесконечно счастливый, оттого что может к ней прижаться. С взволнованно бьющимся сердцем Альберта обняла сына.
– Я больше не хочу хоронить своих детей, вы – мое единственное сокровище, которым наделил меня Господь. Лорик, пока ты здесь, пока ты жив, тебе следует исцелиться. Да, я догадалась о том, что тебя гложет твоя порочная привязанность к сестре. Ты должен поговорить об этом с господином кюре. Он сможет дать тебе нужный совет, направить тебя на путь истинный. Когда я все поняла, то стала задавать себе множество вопросов. Может быть, так случилось потому, что вы вместе росли в моем чреве? Или потому, что спали в одной колыбели, которую Шамплен когда-то смастерил для вас из ивового дерева?
– Мы с Сидо так близки, мама! В тот день, когда нам исполнилось тринадцать, она пообещала мне никогда не сочетаться браком; я пообещал то же самое. Тогда мы были такими глупыми! Я уверен, что она забыла те обещания.
Альберта покрыла поцелуями лоб и щеки Лорика:
– Позови Сидони, скажи, чтобы она поднялась ко мне.
– Нет, мама, только не это! Ты не знаешь всего. Этой ночью я повел себя непристойно. Я был пьян и разгневан. Я поцеловал ее, как целуют невесту.
– Лорик, делай, что я тебе сказала, живо.
Ему пришлось подчиниться воле матери. Пока сын, выйдя из комнаты, спускался по лестнице, Альберта приняла строгий вид. Поудобнее сев, облокотившись о спинку кровати, она поправила складки на покрывале и слегка взбила стеганое одеяло.
