– Это просто сова. Славная пушистая сова, похожая на кошку. И у неё наверняка там наверху гнёздышко с тремя толстыми маленькими совятами.
– Вы знали, что у вас на чердаке живёт сова? – поинтересовалась Мансура.
– У нас что, есть чердак?! Кстати, я слышала, что сова приносит смерть. У знакомых наших знакомых, которые жили в районе, однажды так было. К ним ночью прилетела сова. Они в доме услышали её уханье, и тогда отец семейства полез на крышу, чтобы её прогнать. Они испугались, что она принесёт им смерть. И когда он полез, его лестница поехала, он упал и сломал себе шею.
– Пока всё логично, – сказала Мансура.
– Дайан да!
[30] Это ещё не всё. Там ещё дочка была, семнадцать лет ей было. И у неё был тайный чувак. Они, в общем, только три дня по отцу справили, и она захотела со своим парнем встретиться. Тайком. Они договорились, что ночью она ему посигналит свечой. И она посигналила. Но задела огнём занавеску, начался пожар, и они все сгорели.
– Надеюсь, сова успела спастись, – пробормотала Бану.
– Давайте чай пить, – предложила Мансура, предпочитавшая все проблемы решать с помощью-чая.
– Только не здесь, а в доме. Тут нас комары сожрут. – Лейла побежала в дом и начала хлопотать, заваривая чай. Бану ушла в ванную комнату перевязывать рану. Кажется, она перестаралась и слишком глубоко порезала ладонь. Рука противно пульсировала.
– Ну как теперь ты себя чувствуешь? – спросила Мансура. Бану съела конфету, чуть не сломав себе зубы о грильяж, и некоторое время прислушивалась к своим ощущениям.
– Нет никаких изменений.
Лейла подскочила к ней и сунула под нос телефон с фотографией Веретена.
– Что?! Опиши мне его!
– Его губы – как лепестки фиалки. Его кожа – как карамель. Его глаза – как бархат. Хочется затискать его до смерти, – монотонно проговорила Бану.
– Наверное, надо поспать, утром проснёшься здоровая, – с некоторым сомнением в голосе произнесла Мансура.
– Если только не начнётся гангрена, – ободряюще добавила Лейла, глядя на рану, которую Бану кое-как залепила пластырем – бинтов на даче не нашлось.
Они допили чай в тревожном молчании. За окном в небе пролетело что-то светящееся. Неизвестный зверь скрёбся в дверь чёрного хода. Поднимался колючий песчаный ветер. Бану казалось, что они сидят в последнем в мире убежище, а снаружи их атакуют враждебные силы природы.
Почему-то она мёрзла, хотя жара соответствовала сезону. Ей и правда захотелось спать, и она ушла на второй этаж, заняв западную комнату, потому что слишком хорошо помнила, каково это – просыпаться от того, что солнце забирается тебе в глаза.
– Думаешь, ритуал сработал? – спросила Мансура Лейлу.
– Надеюсь. А то она мне весь мозг вынесла этим Веретеном.
– Знаешь, мне тогда показалось, что вокруг нас кто-то ходит.
– На всякий случай пойду проверю все двери.
Мансура кивнула, но про себя подумала, что если кто-то был рядом с ними во время ритуала, то двери его не остановят.
Утром Бану проснулась от странного жужжания и стрёкота. Пытаясь определить источник шума, она нашла между сеткой от насекомых и оконной рамой маленькую песчаного цвета кобылку, неизвестно как попавшую туда. Бану открыла окно и сняла сетку, чтобы кобылка могла улететь, но та почему-то медлила – возможно, у неё были повреждены крылья. Бану пришлось бережно взять её в руку и нести через весь дом. Она вышла через дверь, что вела из кухни на участок, и отпустила кобылку в заросли виноградника. Тут она заметила на земле странную линию, словно кто-то лил чёрную густую жидкость тонкой струйкой. Пройдя вдоль линии, Бану обнаружила, что линия окольцовывает весь дом и не имеет ни начала, ни конца. Она побежала будить подруг.
В изумлении они осмотрели линию несколько раз, Лейла даже упала на колени и понюхала её, но ничего не учуяла.
– Остаётся надеяться, что нас не поразит стрела Зевса, если мы переступим через неё, – сказала она. Бану молча перешагнула линию. Ничего не произошло.
– Ты не боишься гнева богов?! – вскричала Лейла, воздев руки, но Бану не забавлял этот спектакль.
– Я в них не верю, – серьёзно ответила она. – Всякое дерьмо случается и без помощи богов. Им следовало бы совершить что-нибудь хорошее, чтобы я в них поверила.
– Ты же вчера говорила, что ты оголтелая язычница, – уличила подругу Лейла.
– Потому что мне была нужна помощь богов, – цинично признала Бану.
– Ну и ладненько. Что там у нас на завтрак? – поинтересовалась Мансура.
Они поели сыра со свежим хлебом, за которым Лейла сбегала в ближайшую пекарню. Бану чувствовала себя умиротворённой, но никак не свободной, в чём боялась признаться подругам. Те из деликатности не расспрашивали её.
После завтрака съездили на местный пляж, усеянный мелкими и острыми, как осколки стекла, ракушками. Волны разгулялись, и все очень скоро устали от купания. Тогда они растянулись на больших пляжных полотенцах, расстеленных прямо на ракушках: светло-коричневые Лейла и Мансура и мертвенно-бледная Бану. Им не хотелось разговаривать, поэтому они просто смотрели по сторонам. В море две женщины в оранжевом и красном платьях купали совершенно голого ребёнка мужского пола лет шести. По берегу медленно плёлся загоревший дочерна мальчик в соломенной шляпе с оборванными полями и с ведром варёной кукурузы в руке. Он так разомлел от жары, что ему даже неохота было выкрикивать название своего товара. Другой мальчик, похожий на первого, как один участник конкурса двойников на другого, прогуливался верхом на тощей гнедой кляче. Где-то за кучами строительного мусора сигналила машина. Наверное, Бану задремала, потому что ей показалось, что кто-то гладит её горячей рукой по спине. Она вздрогнула и вскинула голову, но никого рядом не оказалось. Только её подруги лежали, спрятав лица под шляпки.
К пяти часам вечера Бану начала нервничать.
– Нам не пора ехать в город? – спрашивала она каждые десять минут.
– А куда ты торопишься? – отвечала Лейла, а сама всё многозначительно поглядывала на Мансуру.
– Так ведь сальса начинается скоро!
– На урок мы не пойдём, – категорически заявила Лейла. – Нечего! Ты его не любишь!
Бану закрыла глаза и помотала головой. Когда наступило шесть часов, сердце её учащённо забилось: уже не успеть! Подруги старались отвлечь её, как могли, но ей становилось всё хуже и хуже, как наркоману, не получившему вовремя дозу. Когда часы показали без четверти семь, её так скрутило, что она убежала в туалет, где её долго рвало сначала всем съеденным с утра, а затем морской водой и пустым желудочным соком. «Зря только ладонь резала», – думала Бану в перерывах между спазмами. Совершенно обессиленная, она заползла в спальню, рухнула на кровать и замерла. Но мысли в её голове скакали как ополоумевшие, и внезапно в этой сумятице проскочила одна очень важная. Воспоминание о другом береге того же моря, береге, укрощённом бетоном, где она повстречала черноволосую Фатьму, вручившую ей свою визитную карточку. «Если вам понадобится помощь, я всегда готова оказать её тем, кто пострадал от любви». Осталось только вспомнить, куда она девала эту карточку.
