– До свидания, – растерянно ответила Бану, только начавшая привыкать к своей собеседнице. Как та и обещала, собака последовала за ней.
Туман рассеялся, стало светло. Взглянув на море ещё раз, Бану смогла оценить масштабы катастрофы, постигшей город. Ширина пляжа, тянувшегося вдоль всего бульвара, достигала десяти метров. От новой суши несло солёной морской гнилью. Весь мусор, покоившийся до сих пор в мутной воде, лежал неприкрытый на песке. Кое-где поблёскивали зелёные бутылки, похожие на огромные самородки изумрудов. Бану отвернулась. Ей не терпелось дождаться того дня, когда море опустится так низко, что можно будет добраться до развалин крепости Сабаиль.
Мимо прошла, переваливаясь и хромая на обе ноги, старуха, ворчавшая что-то по поводу моря:
– Всё мусором завалили, зибиль
[26] везде, сволочьлар
[27]… – Она посмотрела на Бану взглядом человека, который нашёл подходящего слушателя и собирается произнести речь. Бану припустилась прочь, сделав вид, что она на бульваре для пробежки. Оказавшись на безопасном расстоянии, она остановилась, согнувшись пополам, и попыталась отдышаться. Ей показалось, что объём её лёгких сократился в три раза, но когда именно это произошло, Бану не могла вспомнить.
Айша собралась замуж, что было так странно и неожиданно, что Бану даже проявила слабое подобие интереса к этому событию. В начале урока Веретено вдруг выскочило из кабинета с тусклым металлическим подносом, полным разноцветных конфет, и, противным голосом напевая что-то ужасно народное, обнесло сладостями всех присутствующих.
– Что такое? – шепнула Бану Лейле, но, раньше, чем подруга успела ответить, Веретено вклинилось в разговор и громко протрубило:
– Наша Айша обручилась вчера!
– Жених – педофил? – тихонько удивилась Лейла.
– Она не очень-то похожа на ребёнка, – заметила Бану, пряча конфету на раме зеркала. – А жениху лет двадцать. Он выглядит как её сын.
– Разведутся через два года, – уверенно предсказала Лейла, уже успевшая съесть свою конфету.
– Ты совсем не веришь в любовь, да? А может, их судьбы связаны, и они будут беречь друг друга до самого последнего вздоха, и на их могилах вырастут кусты роз, которые переплетутся между собой, и…
– Перестань, с меня мясо уже посыпалось! – Лейла даже содрогнулась от неподдельного отвращения.
– И почему ты сожрала свою конфету? Не хочешь увидеть во сне своего суженого?
– Боюсь увидеть во сне своего педагога по анатомии. – Лейла мрачно смяла шуршащий синий фантик в кулаке. – Потому что он всех достал, мы только о нём и думаем. А ты что, надеешься увидеть свою Клостридию?
– Если он снится мне каждую ночь, то почему бы ему не присниться и сегодня?! – весело спросила Бану.
Тут к ним подошла виновница торжества собственной персоной. Айша протянула им два конверта, и обе девушки с ужасом догадались, что там – приглашения на свадьбу.
– Буду рада вас видеть, – с неподдельной радостью сказала невеста. – Приходите обязательно!
Бану и Лейла изобразили абсолютно одинаковые улыбки, сделавшие их лица похожими на древнегреческие театральные маски.
– Конечно, придём! – пообещала Бану, прежде чем Лейла успела пнуть её по ноге.
– Я на мели, – прошипела она, когда Айша отошла раздавать приглашения остальным.
– А у меня вообще нет никаких источников дохода, – радостно ответила Бану. – Но там будет Веретено. Я не могу упустить возможность лишний раз его увидеть.
– Когда-нибудь твоим именем назовут психическую болезнь, – пригрозила Лейла.
– Значит, история моей великой любви останется в веках!
Лейла презрительно хмыкнула: она до сих пор не могла понять, что же нашла её умная подруга в Учителе, и в глубине души верила, что всё это просто блажь, каприз избалованной девочки и самовнушение. А Бану, находившаяся сейчас на гребне волны своего постоянно меняющегося настроения, кокетничала со всеми подряд и громко смеялась. Веретено незаметно следило за ней – боковым зрением, в зеркалах, не упуская из виду на всякий случай и всех остальных своих учеников. Наконец он не выдержал и начал подкрадываться к Бану со спины, но, разумеется, в его голове и минуты не удержалась информация о том, что она всегда чувствует его приближение по запаху. Поэтому он не успел отдёрнуть руки, когда Бану, не оборачиваясь, поймала его за толстые запястья, с трудом обхватив их своими маленькими руками, и сильно сжала. Пытаясь скрыть своё замешательство, Веретено воскликнуло:
– Ну и хватка у тебя!
Хватка у Бану и правда оказалась сильная. Когда-то она посвятила немало времени накачиванию мышц, да и сейчас иногда находила в себе силы позаниматься на старом коврике. Этот коврик, иллюстрировавший сказку о Коньке-Горбунке, был одной из тех вещей, которые раньше можно было найти в каждом доме, уже изрядно изодранный кошкой, но всё ещё пригодный для занятий гимнастикой. Такие обезличенные предметы быта имеют свойство при случайном обнаружении в доме у кого-то чужого создавать ощущение сплочённости и единства, даже некоего духовного родства, они как будто говорят: мы все из одной страны, несмотря ни на что. Увидев свой коврик у кого-то в гостях, Бану была очень растрогана и даже испытала что-то вроде ревности.
Веретено оказалось в дурацком положении (которое, надо заметить, было ему к лицу больше любого другого). Он некоторое время ждал, что Бану его сама отпустит, но ей вздумалось пошалить, и она не отпускала его. Тогда он начал вырываться силой, что выглядело со стороны совершенно нелепо: как будто слон пытается вырваться из объятий маленькой обезьянки. Ученики начали посматривать на них. Веретено скривило физиономию и выкрутило руки так, что Бану не сумела удержать его.
– Надо было мне больше есть, – кисло сказала она. Веретено оглядело её своими пронзительными глазами, словно обмерив лазерной рулеткой, и сказало:
– Нет, больше есть не надо.
Хорошее настроение Бану продлилось недолго. Когда ученики разбились на пары, Веретено, повинуясь каким-то своим непостижимым капризам, пригрозило кулаком партнёру Бану и бесцеремонно отобрало её. Но не успела Бану обрадоваться этому, не успели даже её руки впитать в себя тепло его ладоней, как в голове Веретена что-то снова повернулось, и он довольно-таки грубо отпихнул её и пригласил Эсмеральду, которая засияла так, словно на суде за воровство ей дали условный срок. Бану с трудом собрала бесформенные осколки себя, склеила их фальшивой улыбкой, похожей на предсмертную судорогу мышц лица, и мужественно протанцевала до конца урока. Веретено больше не обращало на неё внимания.
Придя домой, Бану увидела, что конфета помялась и растаяла в сумке, хотя, конечно, это не имело никакого значения. Она откусила половину – конфета оказалась наполнена ненавистной фруктовой начинкой, – а оставшуюся часть завернула в фантик и положила под подушку.
