– А чьи это топкие ручки? У тебя всегда такие красивые новые платьица, у тебя что, магазин платий?
У Сабины пересохло во рту. Она поняла, что сейчас её будут целовать и избежать этого не получится, потому что она будет выглядеть противоречивой дурой. Она с запоздалым ужасом подумала, что на лбу у неё созревает алый прыщ и что голова три дня как не мыта, ну а что такое эпиляция, она вообще не знала. Единственное, на что она уповала, – так это на плохое освещение в машине и неразборчивость шефа, который наклонился к ней и ухватился за её губы своими. Это был первый в жизни поцелуй Сабины, и было обидно это признавать, но она не почувствовала ровным счётом ничего. «Наверное, слишком сильно и долго хотела, вот и перехотела», – подумала она, и тут ей в голову некстати пришёл Учитель. Сабина насилу вырвалась, так и не разомкнув губ. Положение её оказалось ужасно: надо было как-то избежать приставаний шефа, при этом не вылететь с работы, и ещё как-то добраться до дома.
– В чём дело? – Шеф начал раздражаться.
– Извините, но я думаю, что сейчас для этого неподходящее время и место. – Сабина хотела сказать это как можно мягче и женственнее, но отсутствие практики сказалось: вышло грубо.
– Ты что, издеваешься?! Какого чёрта я тебя сюда вёз?
– Я думала, вы хотели довезти меня до дома, – пискнула Сабина.
– Когда я кого из сотрудников домой возил? Ты охренела?
– Не хамите мне!
– Я твой начальник и буду с тобой говорить как хочу. – Тут он решил сменить гнев на милость: – Ну чего ты боишься, глупая? Всё будет хорошо. – И он снова попытался поцеловать Сабину. Она вырвалась, и завязалась неуклюжая борьба. В машине было не много места как для обороны, так и для нападения. Кроме того, Сабине мешал какой-то идиотский страх испортить что-то или сломать. И когда она почувствовала, что ей не избежать позора, в боковом окне позади шефа вдруг возникло из мрака заросшее бородой и синее лицо мертвеца. Сабина вытаращила глаза и перестала сопротивляться. Поняв, что здесь что-то не так, шеф оглянулся, завопил и прижался к Сабине. Тут в другое окно упёрся чей-то раздувшийся живот, обтянутый полицейской формой. Сабина взвизгнула и отодвинулась подальше от окна, насколько это было возможно. Позабыв недавние распри, они с шефом сидели бок о бок и тряслись, вспоминая всё, что слышали об окрестностях Кровавого Озера. Мертвец слева наклонился и постучал скрюченным пальцем о стекло.
– Ай бырат, – провыл он. – Стекло опусти. – Шеф хрюкнул и помотал головой. Живот справа отодвинулся, и в машину заглянула лоснящаяся рожа в фуражке.
– Опускай, тебе говорят, – прогнусавила рожа.
– Уф-ф, это просто полиция. – Сабина слегка расслабилась. Но шеф отчего-то психанул и попытался завести машину.
– Я твой номер записал, – предупредил полицейский.
– Лучше просто поговорите с ним, – посоветовала Сабина. Шеф покосился на синемордого типа, обтиравшего бородой окно, вздохнул и опустил стекло. Машину наполнил аромат гниения. Полицейский зашёл слева и спросил:
– Чем это вы тут занимаетесь?
– Разговариваем, – неубедительно соврал шеф.
– Скажи «чтоб я умер»? Ты кого обмануть хочешь?
– Я всё видел, – торжествующе ткнул пальцем в сторону шефа бородатый. – Бесстыдники. При мёртвых людях!
– Ну и что? – вмешалась Сабина в своей обычной сварливой манере. – В законе нигде не сказано, что нельзя целоваться в машине на берегу Ганлы Гёль.
Полицейский и «мертвец» переглянулись: они и сами не знали, что тут можно, а чего нельзя. Наступил момент, когда победить должна была самоуверенность.
– Нельзя. Придётся штраф платить. Заплатите, и всё, я вас отпускаю.
Шеф, приободрённый уверенностью Сабины, заявил:
– У меня нет денег.
Толстое лицо полицейского вытянулось:
– Что значит – нет денег?
– Кошелёк дома забыл.
– А у неё?
– Я всё днём потратила.
Полицейский был готов заплакать.
– Ну, дайте хоть что-нибудь!
– У меня есть жвачка, – сжалилась Сабина. – Хотите?
– Фруктовая? Давай, – с грустью согласился полицейский и протянул ладонь. Сабина отдала ему пачку жвачки, почти нетронутую, и полицейский с «мертвецом» отошли.
– Всё, поехали отсюда. – Взяв себя в руки, шеф завёл машину и дал газу.
– Вот жадные люди, – печально промолвил полицейский, глядя им вслед и жуя жвачку.
– Пусть упадёт на их головы камень с меня размером, – поддакнул бомж, который работал с полицейским в паре, и тот за это не выгонял его с кладбища. Они развели на берегу маленький костерок и сели погреться, не обращая внимания на трёх людей, которые молча тащили к воде что-то большое и продолговатое. Так же тихо они опустили предмет в воду и поспешно удалились.
А в Кровавом Озере последний выживший сом, весом в центнер, основательный, как лох-несское чудовище, обнюхивал незнакомый предмет, от которого заманчиво пахло пищей.
Бану свято верила в то, что после чемпионата она больше никогда не покажется в школе. Она проклинала себя за непонятно откуда появившуюся в ней бесхребетность, когда через три дня после чемпионата собиралась на танцы. Её терзания по этому поводу прекратились, когда она увидела Веретено, повеселевшего после завершения всех этих мытарств. Едва увидев Бану, он подскочил к ней с криком «Щёчки, щёчки, щёчки!», в припадке умиления схватил её за щёки и начал трепать. Так же быстро он убежал, не дожидаясь реакции.
Бану приложила к лицу ладони, опасаясь, как бы оно не деформировалось от такого обращения. Веретено своим поведением иногда ставило её в тупик, и Бану казалось, что в его просторном теле уживаются сразу несколько человек – и все разного пола. Один из них явно тяготел к материнству.
– Привет, Бану! – Она обернулась на голос и чуть не застонала: её догонял Вагиф, явно вознамерившийся танцевать с ней до конца жизни, как будто одно совместное выступление обязывало его жениться на ней. – Ну как, отдохнула?
– Ага, – соврала Бану, у которой ноги были стёрты чуть ли не до крови.
– Мне так понравилось участвовать в чемпионате… – Вагиф начал перебирать все запомнившиеся моменты мероприятия. – Но больше всего мне понравилось, как платье упало с этой… женщины базальтового возраста.
Бану живо представила себе, что почувствовала бы та женщина, если бы услышала про «базальтовый» возраст.
– Ты, наверное, хотел сказать, бальзаковского?
– Да, точно!
– И платье с неё вовсе не падало. – Конечно, если бы Бану знала, какая история предшествовала падению платья, она бы не защищала Чинару.
– Да ладно! Я сам видел! – Вагиф уже готов был поклясться самому себе, что видел то, чего он не видел.
