– Для начала можете попробовать одеться, – пожала она плечами, выразительно глядя на его летнюю майку, которую он упорно не снимал, потому что чувствовал – она сводит женщин с ума. Веретено тут же завопило:
– Меняемся! – И Бану полетела прочь. Сначала ей пришла в голову мысль, что наряд её показался Веретену слишком вызывающим, хотя оно всегда всячески демонстрировало, что местный менталитет ему в некотором роде чужд. Но потом она поняла: скорее всего, ему просто не понравилось, что Бану перетянула на себя часть внимания, предназначавшегося ему самому.
Утром, одеваясь, Бану открыла платяной шкаф и закричала от неожиданности. Из зарослей одежды вылетела стая сверкающей моли цвета электрума. Бабочки бросились на раскалённую лампу и погибли все до одной, раззолотив пол и волосы Бану пыльцой со своих крыльев. Заглянув снова в шкаф, Бану увидела, что парой платьев можно теперь только ловить рыбу, а из живности осталась лишь одна маленькая серая моль, которая изо всех сил пыталась удержаться лапками на атласной ткани, но выбилась из сил и упала на пол, где была поймана кошкой и съедена.
– Вот, полюбуйся, что твоя благоверная пишет! – свекровь Гюнай сунула сыну под нос её стихи. Халил пробежал строки глазами (он ненавидел литературу вообще и стихи в частности, за всю жизнь не прочёл ни одной книги, что часто бывает с детьми преподавателей литературы, и очень этим гордился).
– Ну стихи.
– Ну стихи! – передразнила его мать. – Вот тебе и ну! Если бы ты хоть одну книгу прочёл, ты бы, может быть, догадался, что просто так такие вещи не пишут. «Я видела тебя во сие, Твой светлый облик явился ко мне». Ей бы популярные песенки писать. Так ты думаешь, это твой светлый облик она видела во сне?
Халил озадаченно почесал затылок.
– А чей?
– Надо это выяснить. Где она сейчас, как по-твоему?
– Пошла с ребёнком гулять.
– Ты хоть заметил, что с ней произошло?
– Ну да, она чёлку сделала.
– Чёлку. Да, чёлку.
– Ты мне пытаешься что-то сказать? Скажи прямо, что ты играешься в эти свои игры.
– Играешь. Правильно говорить – играешь.
– Мама!
Тут приход Гюнай положил конец этому обличительному диалогу.
– Здравствуй! – с вызовом поприветствовала её свекровь. – Где ты была?
– Мы ходили гулять. – Гюнай с затравленным видом вытолкнула ребёнка вперёд, словно надеялась, что он примет на себя основной удар. Свекровь внимательно изучила не накрашенное и старое лицо Гюнай и успокоилась. По крайней мере, в этот раз она действительно ходила гулять. Да и даже если она завела себе хахаля – вряд ли тот был так же слеп, как Халил, чтобы не заметить, что Гюнай больше не годится для амуров. Так что свекровь на время угомонилась и направила энергию в мирное русло, подскочив к внуку и начав лебезить.
Халил опасливо последовал за Гюнай в спальню. Жена сидела перед зеркалом, закрыв лицо руками.
– Как ты вообще?
– Хорошо. – Голос Гюнай был зловеще спокоен. Она вспоминала последний урок, на котором Учитель окинул её пристальным взглядом и ничего не сказал – она даже не поняла, узнал он её или нет, а если узнал, то что подумал? – Знаешь, я решила снова пойти на сальсу, – полупризналась она в порыве откровенности.
– Но я не могу, ты же знаешь, – искренне удивился Халил. – Я же работаю.
– Не работай после шести!
– Нам надо выплачивать кредит, нам надо поднимать ребёнка. Я должен содержать семью!
– Ты всегда кому-то что-то должен! Ты вообще хоть раз в жизни что-то делал для себя? – Интонации Гюнай стали опасно визгливыми, что свидетельствовало о приближающемся потоке слёз.
– Чем ты недовольна? – Халил разозлился и стал от этого ещё более некрасивым. – Хочешь, чтобы я развлекался целыми днями на танцульках? Я, между прочим… Благодаря мне ты можешь сидеть дома и не работать. И ты ещё чем-то недовольна?
– Меня тошнит от твоей образцовости! – проревела Гюнай давно заготовленную фразу. Халил подавился очередными возражениями.
– Мама была права, с тобой что-то происходит, – наконец холодно выдавил он из себя и вышел из спальни, не слушая, как она орёт ему вслед:
– Со мной уже произошло, а ты даже не заметил!
Холостой сосед за перегородкой раздражённо постучал по стене – он только собрался побаловать себя дневным сном.
В этот момент на Гюнай напала какая-то одержимость. Первым делом она зашла в Facebook и поменяла статус «замужем» на «в свободных отношениях». Затем со злобным удовлетворением удалила все фотографии, на которых была вместе с мужем. Потом зашла на профиль Халила, который в своё время дал жене свой пароль, чтобы показать ей свою благонадёжность, поменяла его семейное положение на «всё сложно» и устроила совместным фотографиям всё ту же Варфоломеевскую ночь. Не прошло и пяти минут, как Халил, который тоже искал утешение в сети, ворвался в спальню с воплем отчаяния:
– Ты зачем нас позоришь, дура?! Ты что, сошла с ума?
Тем временем нашлась пара идиотов (или просто откровенных и честных циников), которые успели поставить «лайк» демонстративной смене семейного положения, и ещё несколько нетактичных людей, которые начали его комментировать и задавать глупые вопросы. Халил схватился за голову. Телефон Гюнай тем временем уже разрывался от звонков подруг.
– Что ты творишь?!
Окончательно обезумевшая, словно её околдовали, Гюнай лихорадочно кидала свои вещи в объёмистый чемодан, недавно купленный для будущего совместного отдыха, которого оба очень ждали. Ребёнок путался под ногами и хватал её нижнее бельё, а Халил стоял на месте и тупо таращился на жену, собравшуюся уходить. На него внезапно навалилась сонливость. Ему захотелось остаться одному и спать, спать, спать. Никакой работы. Никакой жены. Никаких обязательств.
– Памперсы положи, – машинально напомнил он.
– Щаз, – в несвойственной ей манере ехидно отозвалась Гюнай и позвала повелительно: – Сын! – Наклонившись, она поцеловала его в макушку. – Веди себя хорошо.
И она повезла чемодан к выходу, мимо свекрови, которая стояла у стола, скрестив на груди руки, и смотрела на Гюнай с непередаваемым выражением ненависти, удивления и уважения. Не говоря ни слова, Гюнай закрыла за собой входную дверь.
– Я сразу поняла, что она шизофреничка и змея подколодная, – не преминула подытожить мать Халила, – как только услышала её вкрадчивый голос.
Халил долго безмолвствовал, а потом ошарашенно спросил:
– А что я сделал?
Вечером, открыв варенье, мать Халила увидела, что оно всё насквозь испорчено плесенью. Она вскрыла остальные банки, и в каждой либо росла пушистая зелёная плесень, либо копошились маленькие коричневые черви.
Праздно сидя на скамейке в пустом коридоре – час был слишком ранний для танцев, – Бану жаловалась Кафару на судьбу, принуждавшую её танцевать бачату на сцене.
