– Что ты там с ними сделала? – спросила женщина, пригласившая Фатьму и поэтому разделившая с ней часть триумфа.
– О, я всего лишь рассказала им про любовь, – пожала плечами Фатьма и скрылась в душной утробе автобуса.
А молодожёны через девять месяцев стали родителями истошно орущей тройни.
Конец света так и не наступил. Быть может, кто-то в городе сидел дома с зажжёнными свечами и трясся, молясь своему апатичному богу. А клуб сальсы танцевал, готовясь к чемпионату города, назначенному на март, и молились все исключительно на Учителя. Сам же он с мягкостью капроновой удавки предлагал лучшим танцорам выступить, о нет, не во славу его, но ради школы.
– На прошлом чемпионате, – разглагольствовало Веретено, – наша школа занял все первые места. Только третье место мы упустили паре из другой школы. Мне всё равно, кто будет от нас участвовать и кто победит. Но я хочу, чтобы все первые три места были нашим. А ты чего улыбаешься? Представил себе, как будешь выступать с Бану?
Он делал похожие заявления не однажды, а вдалбливал им на каждом уроке (видимо, не без оснований боялся старости и сопутствующих ей недугов). Всякий раз, как Веретено заводило свою шарманку о чемпионате, Бану начинала заниматься посторонними делами. Иногда она брала на руки кота, и зверь вёл себя по-разному: то безвольно повисал у неё в руках, так, что казалось – налей его во что-нибудь, и он, как жидкость, примет форму сосуда, то артачился и пытался сгрызть руки Бану до локтя. Однажды Бану почему-то пришла раньше положенного времени, и они оказались в женской раздевалке наедине, Бану и кот, лежавший возле электрической печки с надменным выражением на длинной морде. Бану, которой было страшновато выходить одной в зал, где царила непривычная тишина, решила посидеть в раздевалке вместе с котом. Только она протянула руку, чтобы погладить его, как кот вдруг взвился и вцепился в неё когтями. Кто угодно на месте Бану заорал бы от неожиданной боли, но она носила в себе боль гораздо более сильную, поэтому только вздохнула, когда кот усилил хватку и его когти проткнули кожу на руке девушки. Почувствовав, что жертва в его власти, кот на некоторое время замер.
– Эй, отпусти, – велела Бану строгим голосом, который обычно хорошо действовал на детей и животных. Кот пустил в ход зубки, и челюсти у него оказались чрезвычайно крепкими. Бану зашипела от боли. Кот весело совершил ножками характерное движение велосипедиста. Бану приподняла руку с повисшим на ней зверем и осторожно потрясла ею в воздухе – безрезультатно.
– Ну не об стену же мне тобой бить, – взмолилась Бану. Кот на секунду вытащил из неё загнутые, словно рыболовные крючки, когти, чтобы поудобнее перехватить руку, и Бану освободила её последним отчаянным рывком. Закатав рукав, она увидела, что кожа превратилась в фарш.
– Придурок психованный! – Бану запустила в кота танцевальной туфелькой, которую не поленилась снять с ноги. Кот подпрыгнул и убежал за зеркало, стоявшее в коридоре. Три больших зеркальных листа принесли недавно и небрежно прислонили к стенам. Каждый раз, когда толпа учеников после занятия танцевала и бесилась в коридоре и кто-то задевал одно из зеркал, раздавался угрожающий гул, и зеркало начинало колыхаться, как поверхность озера, из которого вот-вот вынырнет мифический дракон. Бану каждый раз, замерев, ждала, что какое-нибудь зеркало упадёт и оросит тысячью осколков пол, покрытый стареньким линолеумом. К счастью, этого пока не произошло.
Рука болела. Бану стёрла кровь салфеткой и порадовалась, что сейчас зима и не нужно носить майки без рукавов. Ученики уже начали приходить, и Бану отправилась в зал, где раздались первые звуки музыки. Это танцевал парень, похожий на кубинца (он и был кубинцем, в младенчестве занесённым неизвестным ветром в Азербайджан), с девушкой по имени Эсмеральда. Никто, кроме, пожалуй, её родителей, не мог бы сказать, почему столь бледному существу дали такое яркое экзотическое имя.
Эсмеральда была из тех полукровок, которые лучше говорят по-русски, чем по-азербайджански, и которых всё время с нездоровым любопытством спрашивают об их национальной принадлежности. Но общий закон, суть которого заключается в том, что дети от смешанных браков часто отличаются нестандартной красотой, Эсмеральду почему-то обошёл стороной. В детстве ей пришлось несладко: её мать была помешана на бактериях, а лучшим способом борьбы против этих зловредных существ она считала хлорированную воду, которую каждое утро, оглашая двор протяжными позывными «Хлор вар, хло-о-ор»
[11], приносил во двор разносчик этого в высшей степени полезного в хозяйстве средства. Мать Эсмеральды скупала хлор в промышленных количествах и добавляла его повсюду: мыла им овощи и фрукты, полы и посуду и даже купала ребёнка, отчего девочка в конце концов окончательно выцвела и покрылась невыводимыми прыщами. Даже её карие глаза побледнели и приняли какое-то заискивающее, униженное выражение, которое периодически сменялось косым подозрительным взглядом, неизменно вызывавшим у Бану желание проверить, на месте ли кошелёк. Впрочем, был у Эсмеральды один большой талант: в любой зад она могла влезть без мыла. Она умудрялась писать в Facebook гипертрофированные до неприличия комплименты даже тем, при виде кого все честные люди стыдливо опускали глаза, стыдясь своей сравнительной красоты. Так и останется загадкой: была ли её душа настолько чиста, что всех людей она искренне считала прекрасными, или этим потоком всеохватывающей лести она удовлетворяла свою нездоровую страсть к подхалимству. Однажды на уроке Веретено показывало с Эсмеральдой акробатику, и, глядя на то, как она прыгает к нему на руки, Бану чуть было не возненавидела её, но тощая, маленькая и невыразительная фигурка девушки выглядела настолько жалкой, что Бану сменила гнев на милость и стала в искупление этого мимолётного порыва злости очень доброй и приветливой с Эсмеральдой. Лишь изредка ревность сухим пустынным ветром вздымала песок ненависти, осевший где-то на самом дне души Бану, – это происходило в те моменты, когда она замечала, что Веретено небрежно обнимает Эсмеральду, а та прижимается к нему всем своим тщедушным телом и по-собачьи заглядывает в его глаза, которые, как всегда, блуждали неизвестно где, высматривая неизвестно что.
Разодранная котом рука болела всё сильнее, но Бану терпела, пока Веретено вдруг не отобрало её у партнёра, при этом в шутку пригрозив кулаком тому бедолаге, который собрался с ней танцевать.
Потом он посмотрел на Бану и хитро улыбнулся. Он явно был в хорошем настроении сегодня; во время танца он что-то напевал себе под нос и периодически поглядывал вниз, на Бану, которая становилась всё бледнее и бледнее.
– Глаза у тебя какие пустые, – заявил он после некоторого наблюдения. – Никаких эмоций.
– Вам лучше не видеть моих эмоций, – прошептала Бану, и тут с ужасом почувствовала, что кровь пропитывает ткань рукава и вот-вот проступит наружу. – Хм, можно мне выйти?
– Куда, в туалет? – с любопытством спросило Веретено.
– Нет, по делу…
– Тогда нельзя. Все дела потом сделаешь. Я тебя не отпускаю. – Выражение его лица стало как у вредного ребёнка, который на глазах у взрослых делает то, что запрещено, и с интересом наблюдает за их реакцией.
