– Я их упразднил, – ответил он спокойно, закрывая книгу.
– Упразднили?
– В течение всех тех лет, которые я являюсь членом городского совета.
– Я думала… Я помню, Реднер говорил, что упразднить правила городского устава практически невозможно.
– И он был прав, – священник кивнул, – в некоторой степени. Это занимает очень много времени. Под словом «очень» я подразумеваю годы.
– Но у вас ведь есть власть, почему не сделать это сейчас? Одним махом. И покончить со всеми правилами.
– Ты забываешься. У меня есть власть не потому, что я священник, не потому, что провожу службы, а потому, что люди мне доверяют. Я добился этого доверия. Я знаю их. Многие семьи, живущие здесь, – потомки основателей Корка. Они приросли к этому месту. Любое изменение вызывает в них ужас. Они привыкли к уставу, к чему-то, что указывает им, как себя вести, когда возникают малейшие сомнения. Я не могу в одночасье прийти и уничтожить всё это. Они перестанут мне доверять, поэтому я предпочитаю действовать неспешно, но верно. Я хочу что-то изменить – я люблю этот город, а то, что мы творим здесь, это… это не имеет никакого отношения к богу.
– Так вы это понимаете?
– Я думаю, в глубине души это все понимают, – это признание далось ему слишком тяжело.
– Но в Корке всё ещё множество чудовищных правил.
– Да, но было хуже. Раньше религиозные собрания проводились каждую неделю, и представал перед ними далеко не один человек. Даже за разговор с незнакомой девушкой её отец мог избить тебя до смерти. И никто бы ничего не сказал.
– Но вы же отмените религиозное собрание?
– Не сейчас. Это будет одним из последних шагов. Оно слишком нравится людям.
– Но почему? Это же варварство.
– Они закованы в правила, как в кандалы. Хоть где-то им нужно высвобождаться от скрытой агрессии, таящейся в них. Поэтому существуют религиозные собрания. Какими бы безобидными люди ни казались, они все равно отчаянно жаждут зрелищ, особенно если у них куча хлеба.
– И поэтому вы расстались с моей матерью? Чтобы спасти Корк?
– Я не расставался с ней – она рассталась со мной. Она не верила, что я смогу что-то изменить, что вообще кто-то сможет, а я всегда знал, что должен. Она и слышать об этом не хотела. Просто хотела сбежать отсюда.
– Я не могу винить её.
– Как и я. Ведь я знаю, как тяжело ей жилось в доме отца. Иногда я думаю, что будь она человеком, она бы давным-давно умерла, ни один человек не пережил бы того, что пережила она. Поэтому в итоге я её отпустил, смирившись с тем фактом, что у нас просто были разные цели в жизни. И никто не захотел уступить другому.
– И что в итоге? Вы оба одиноки.
– Я? Нет. У меня есть мой город. Моя вера. Это больше, чем есть у многих.
– А как же она? У неё-то нет ничего.
– Это неправда. Она нашла покой. Наверное, впервые в жизни. Раньше она просто не знала, что можно убежать от чего угодно, кроме самой себя. И теперь она перестала бегать.
Его глаза в тот день были такого же цвета, как и прежде, но что-то изменилось в них. И хоть я долго и пристально всматривалась, но всё же так и не смогла понять, что именно.
Взяв устав в руки, Патрик вернул его на прежнее место и закрыл шкаф.
– Зачем вы храните его?
Он повернулся ко мне и подошёл ближе.
– В качестве напоминания. Когда кажется, что всё плохо, я открываю этот шкаф, смотрю на прежний устав и понимаю, что всё познаётся в сравнении, – его губы тронула лёгкая улыбка. – У меня большие планы на Корк, так что, если ты вернёшься сюда через четыре года, тут станет лучше. Ненамного, но лучше.
– Я в этом не сомневаюсь. Только возвращаться мне не придётся, – сказала я, горестно вздохнув, хотя уже смирилась с этим, – я не еду в Гарвард.
– Что ж… – он обошёл стол, остановился возле выдвижных ящиков и, достав оттуда белый конверт, вернулся ко мне. – Я знаю, что до твоего дня рождения почти два месяца, но что-то мне подсказывает, что этот подарок ты захочешь получить раньше.
Патрик протянул мне конверт и, когда я взяла его, заложил руки за спину. Конверт вскрыли или, судя по всему, вообще никогда не запечатывали. Боязливо засунув в него глаз, я заметила только одну-единственную бумажку. А после, наполовину вытащив её, поняла, что это чек на большую сумму. Очень большую.
– Тут…
– Деньги. На обучение. Столько, сколько нужно. И даже чуть больше.
– Но как же?.. – спросила я удивлённо, скорее у самой себя, глядя на этот конверт. – А может… – я хотела сказать, что верну ему всё до цента, как только заработаю.
– Не надо.
– А что, если…
– Возьми.
– Нет, – я покачала головой.
– Не стоит быть настолько упрямой. Не повторяй ошибок своего отца.
– Какого из них?
Он чуть задумался.
– Любого.
Я закусила губу, сомневаясь.
– Но… но я действительно не могу это принять, – добавила я, дрожащими руками засунув чек обратно в конверт, и протянула его Патрику. Он не шевельнулся.
– Можешь. И примешь. Я твой отец, – серьёзно заключил он.
Он выглядел таким молодым, благородным и в то же время родным. Мне вдруг стало так грустно и одновременно радостно, что я чуть не расплакалась. Пару секунд я молча стояла, глядя лишь на него, но так и не нашлась, что возразить, поэтому я просто прижалась к нему, обвив руками. Он сперва растерялся, но после обнял меня в ответ и еле ощутимо погладил по волосам. Его сердце колотилось так быстро, что, казалось, оно вот-вот вылетит из груди.
Конечно же, этого было недостаточно, чтобы в одночасье стать любящими дочерью и отцом. Однако в тот момент он перестал быть просто членом совета, красивым мужчиной, парнем, которого когда-то любила моя мать. Он стал священником. Моим священником.
Июль
66
Флоренс Вёрстайл
Сейчас я сижу за столом в своей комнате и пишу эти строки. У меня в наушниках играет песня «Million Reasons»
[47] Леди Гага. За окном с самого утра светит солнце, лучи которого через чуть открытые жалюзи попадают на столешницу. Мне спокойно.
Скоро я поеду в Кембридж, штат Массачусетс, где начну первый семестр в Гарвардской юридической школе.
Я буду лучшей. Раньше я хотела быть лучшей, просто чтобы доказать, что я могу. Однако теперь я действительно хочу чего-то добиться, не на бумаге, не для галочки, не для мамы, Джейн или даже Молли, а для того, чтобы изменить мир, сделать его хотя бы немного добрее. Я не имею права нацеливаться на меньшее. Сид Арго слишком сильно верил в меня. Я не могу его подвести.
