И тут откуда ни возьмись прилетел огромный красно-сине-зелёный попугай. Он сел к тебе на плечо и в течение пары секунд внимательно изучал меня своими глазками-пуговками.
– Привет, – каркнул он.
– Здравствуй, – ответила я, улыбнувшись. – Как тебя зовут?
– Жак. Птичку зовут Жак, – деловито представился он. – А тебя… тебя как зовут?
– Флоренс.
– Жаку приятно познакомиться с Флоренс.
– Мне тоже приятно с тобой познакомиться, Жак.
Ещё с минуту он сидел у тебя на плече, а после взмыл к потолку и кружил там, пока мы разговаривали. Только подняв голову, провожая Жака взглядом, я осознала, насколько гигантским был этот шатёр. Купола возвышались высоко над головами, так высоко, что разглядеть потолок не представлялось возможным. Верх окутала чернота, однако что-то сияющее, подвешенное к каркасу, поблескивало то тут, то там, словно звёзды.
– Здесь так… спокойно, – призналась вдруг я, переводя взгляд на тебя.
– Это пока. Во время представлений здесь куча народу. У нас каждый день аншлаг. Некоторые так хотят увидеть представление, что даже готовы стоять в проходе.
– А когда начинаются ваши представления?
– Каждую ночь. В двенадцать часов.
– Поздновато, – я посмотрела на часы на руке, хотя вообще-то у меня никогда их не было, – но я успею. Остался целый час, – перевожу взгляд на тебя. Меня не смутил тот факт, что пару мину назад на улице светило солнце. – Мне так хотелось бы остаться и увидеть…
Ты отрицательно качаешь головой.
– Нет.
– Сид, позволь мне остаться здесь. С тобой, – прошептала я.
Ты аккуратно берёшь моё лицо в свои руки.
– Нет, это представление не для тебя. Пока не для тебя. Ты должна уйти.
– Не прогоняй меня. Пожалуйста, позволь мне остаться, – молила я со слезами на глазах. – В том мире так плохо, так одиноко без тебя.
– Я знаю, знаю, – ответил ты еле слышно, легко поцеловав в уголок губ. – Но твоё время не пришло. Оно придёт ещё очень не скоро.
– Сид, я знаю, что это сон. В том мире, куда я должна вернуться, я сплю. И если я уйду, никто не заметит. Я уйду тихо, мне даже не будет больно. Позволь мне остаться, чтобы мы наконец были вместе. Ты ведь этого хочешь.
– Хочу, но не так.
Я не хотела плакать перед тобой. Клянусь, я не хотела, но слёзы сами покатились по щекам.
– Я спас Синтию, думаешь, не спасу тебя? Несмотря ни на что, она мой друг, а ты… ты намного больше… И ты вернёшься, получишь диплом, неважно какой: гарвардский, бостонский, йельский или какой-либо другой, и станешь адвокатом. Самым лучшим адвокатом в Америке, если не в мире. И будешь помогать людям, тем, у кого нет таланта к чёткому построению сложных предложений.
Я усмехнулась сквозь слёзы.
– Сейчас, пока ты молода, ты думаешь, что у тебя осталось много времени. Но это не так. Даже если ты проживешь ещё век, времени ничтожно мало. Оно пролетит так быстро, что и глазом моргнуть не успеешь. А пока оно есть, потрать его с пользой.
– Но…
Ты приложил палец к моим губам, не дав сказать.
– Ты проснёшься. В отличие от твоей жизни мои представления будут идти вечность. Каждую ночь. Ты всегда успеешь попасть сюда. Ко мне. Я буду ждать тебя. Я обещаю, что оставлю одно свободное место в середине в первом ряду специально для тебя. Оно будет пустовать до тех пор, пока ты окончательно не вернёшься сюда. А вернёшься ты только после того, как наступит закат твоей жизни в окружении детей и внуков, – ты прижался своим лбом к моему, чуть крепче сжав мою голову. – А пока сделай всё так, как я сказал. И никогда, слышишь, никогда не отчаивайся. Главное, во что должен верить каждый, – это в себя.
Из-за слёз я дрожала всем телом.
– Ты подслушивал, – заметила я, услышав, что ты повторил то, что я говорила Питу.
– А как же. Флоренс Вёрстайл плохого не посоветует. Флоренс умная. Она всё знает, – усмехнулся ты, повторяя слова Молли.
За весь наш разговор ты не проронил и слезы, но я знала, что тебе тоже больно.
– Возвращайся, Вёрстайл, и измени этот пакостный, грязный, несправедливый мир к лучшему. Тебе это под силу. Мы оба знаем, что под силу.
На прощание я поцеловала тебя солеными губами, продолжая плакать. А после проснулась в своей постели. Я проснулась спокойно, не так, как обычно просыпалась, когда мне снились кошмары. По моим щекам катились слёзы, а в правой ладони была стиснута монета в один доллар с чеканкой парящего орла.
65
Кроме миссис Арго, я говорила о смерти Сида только с Патриком. Он понимал меня с полуслова, поэтому часто мне не приходилось договаривать. Он не заставлял меня молиться, не говорил, что только бог поможет в моём горе, он просто был рядом. Мы беседовали с ним обо всём, гуляя в аллее, ведущей к его дому. Казалось, у него есть ответ на любой вопрос. С ним я чувствовала себя спокойно, будто ничего и не произошло.
Часто мы сидели в его кабинете, по периметру которого стояли книжные шкафы. В центре комнаты красовался тёмный дубовый стол. Над ним посередине стены висело распятие. Мне нравилось это место. Оно было в духе Патрика, такое же продуманное, как и он сам.
Однажды днём я пришла к нему с самого утра. Когда мы с ним оказались в кабинете, о существовании которого я не догадывалась, Патрик распахнул передо мной дверцу единственного закрытого шкафчика, где, словно святыня, на подставке, обтянутой красным бархатом, лежала огромная чёрная книга. На обложке красовалось одно-единственное слово, выведенное золотыми буквами: «Устав».
– Можешь взять, – разрешил священник.
Я медлила. Мне не хотелось прикасаться к этой книге. Я испуганно посмотрела на Патрика, а он лишь кивнул мне, и тогда я всё же решилась взять устав в руки. Хотя сначала не знала, как к нему подступиться.
– Он тяжёлый, – только и сказала я, когда он оказался в моих руках.
Я держала его словно новорождённого ребёнка, боясь уронить. Через минуту я положила его на письменный стол.
– Втрое больше нынешнего устава.
– Почему? Из-за шрифта? – я провела пальцами по рифлёной обложке. Похоже, это была настоящая кожа.
– Нет, шрифт всё тот же, – ответил он, покачав головой.
– Но… но тогда почему?
– Открой.
И я открыла. В разделе «Общение» я насчитала сорок пунктов, хотя знала, что их всего семнадцать. В других разделах увидела ту же картину.
– Это не наш устав. Что это?
– Это устав, но копия девятнадцатилетней давности, – объяснил он, переворачивая до самой последней страницы, где в конце подписал год получения и имя.
– Тут гораздо больше пунктов. Куда они делись?
