Мы сидели на кухне Рэмов. Точнее, сидел он за пустым обеденным столом, опустив голову, словно первоклашка. А я стояла, опёршись на столешницу, со скрещёнными на груди руками и строго смотрела на него.
– Это не так легко, как тебе кажется.
– Рэм, мисс Блейк сказала, что я могу с тобой больше не заниматься, если не хочу. И знаешь что? Я не хочу.
– Ты не можешь вот так уйти, – он поднял голову.
Я снисходительно взглянула на него.
– Ты хочешь это проверить?
Он не ответил.
– Чёрт возьми, Рэм, я трачу на тебя три вечера в неделю вместо того, чтобы уделять время своим урокам. Что ещё я должна сделать?
– Ты всё правильно делаешь. Это я не слишком усердно выполнял твои задания. Но уже в марте школьный чемпионат. Тренер гоняет нас каждый день по пять часов. Я не могу оставить «Соколов».
– Опять эти твои «Соколы», – девяносто девять процентов времени, проведённого со мной, Кевин говорил о своей команде, остальное время молчал. – Дело не в «Соколах». Дело в тебе и в том, что, если ты так же сдашь итоговый тест, тебе придётся проходить всю программу заново.
– Дело как раз в команде.
– Почему она так важна для тебя?
– Потому что только благодаря ей я могу рассчитывать на спортивную стипендию.
– Правда? – удивилась я.
Гнев тут же испарился. Я понятия не имела, что он хотел продолжать обучение после школы – мы никогда не говорили об этом.
– Я должен быть в команде, а для этого нужно сдать все тесты. Иначе в университете найдут кого-нибудь другого, кто сможет совмещать спорт и учёбу. Желающих предостаточно.
– Я не знала об этом.
Он хмыкнул.
– Но… зачем тебе стипендия? Разве ты хочешь уехать из Корка?
Он взглянул на меня как на дуру, будто его желание уехать было очевидным. Наверное, в тот момент он смотрел так, как это в свое время делала я: сверху вниз.
– Я не знала, – повторила я глупо, не зная, что ещё сказать.
– Теперь знаешь, – ответил он спокойно.
Я потупила взгляд.
– Почему?
Я знала, что он не хотел об этом говорить. Он вообще никогда не распространялся о своих планах.
В тот момент я поняла, что никогда раньше не смотрела на Кевина Рэма как на человека. Иногда он был глупым парнем, что смешил всех своими глупостями на французском, иногда хорошим баскетболистом, иногда двоечником, но никогда просто человеком. Осознание этого почти парализовало меня на долю секунды.
– Мне хочется делать то, что хочу я, а не кто-то другой.
– Вполне адекватное желание.
– Поэтому я должен вырваться отсюда. Учиться. Попасть в хорошую команду. Победить на международном чемпионате. Стать настоящим баскетболистом.
– Но твоя мама будет сильно переживать, когда узнает, что ты собираешься уехать.
– От неё я хочу сбежать в первую очередь, – ответил он, не задумываясь. – К тому же она сама мечтает, чтобы я получил стипендию. Но никак не помогает. Только постоянно пилит меня. Вот и вся её помощь.
За желание сбежать его было трудно винить.
– Так что вот… я не могу сейчас лажать. Я знаю, что провалил этот тест, но я буду стараться все выполнять, если ты останешься. У меня нет выбора.
Он впервые говорил со мной не как с учителем и просил, хоть и без умоляющего взгляда, но с таким надрывом в голосе, что я не смогла ему отказать. Я осталась.
Сид Арго
– Давай, Арго, расскажи мне о своей жизни, – просишь ты полулёжа, опираясь на изголовье кровати.
Я лежу рядом на боку, подперев голову рукой.
За окнами ночь, но в комнате светло благодаря свету луны. Сегодня полнолуние.
– Что ты хочешь знать? – усмехаюсь я.
Ты пожимаешь плечами.
– Меня зовут Сидни Лэндри Арго. Я родился в Корке, так же как и мои родители, и живу тут более семнадцати лет. Моя мама наполовину ирландка, так что во мне есть ирландская кровь. По гороскопу я Рак. Мой любимый цвет – синий. У меня аллергия на апельсины и вообще на большинство цитрусовых, хотя мама говорит, что это странно, ведь я сам как апельсин, – я смеюсь, и ты тоже улыбаешься, глядя на мои рыжие волосы. – Когда я был маленьким, мы всей семьёй отправились в Филадельфию и там пошли в цирк. После представления я сказал маме, что когда вырасту, то не пойду в колледж, а сбегу с бродячим цирком и буду там показывать фокусы. Долгое время всерьёз в это верил. Я был любопытным ребёнком, из тех, что каждую секунду задают вопрос. Мама называла меня почемучкой. А потом… – я чуть сникаю, – когда этот мальчик задал достаточное количество вопросов и понял жизнь, он окончательно превратился в меня. В неуверенного в себе тощего неудачника старшей школы Корка.
– Ты не неудачник.
– Лёжа сейчас здесь и смотря на тебя, я понимаю, что это не так. Но довольно долгое время я действительно так думал.
– Почему?
– Наверно, потому, что, пока все дети вокруг бегали, прыгали, играли в мяч и прятки, я сидел на лавочке и смотрел на них, понимая, что мне нельзя.
Раньше я не хотел рассказывать тебе об этом. Я никогда ни с кем не говорил о своей болезни. Все вокруг просто знали, что Сид Арго не ходит на физкультуру и никогда не бегает.
– Когда мне было десять, у меня обнаружили порок сердца. Неоперабельный. С тех пор я в списках службы по обеспечению донорскими органами. И вот уже семь лет жду своё новое сердце. У меня не самый тяжелый случай, поэтому я не нахожусь в больнице и в списках далеко не первый. Я не знаю, сколько мне ещё придётся ждать… и доживу ли я…
Ты сползаешь по спинке кровати и, подвигаясь ближе, берёшь моё лицо в свои руки.
– Только попробуй не дожить, Арго. Я тебя из-под земли достану.
Я усмехаюсь, беру твою правую руку и целую тыльную сторону ладони. Ты не отстраняешься.
– Стоит признать, что это, пожалуй, единственная серьёзная трагедия в моей жизни. А так… я счастлив. У меня есть семья, которая меня любит и которую люблю я, и крыша над головой. В конце концов, нужно уметь принимать жизнь такой, какая она есть, ценить всё, что имеешь, и понимать, что у тебя всё ничуть не хуже, чем у многих других, а может, и лучше, и уже за это сказать спасибо. Да и теперь, когда я узнал тебя, мне кажется, мне дали гораздо больше, чем я заслуживаю.
Ты выпускаешь свою руку из моей, возвращаясь в прежнее положение.
– Тебе стоит перестать меня идеализировать, Арго. Я далеко не подарок.
– Ну а что в тебе плохого, кроме острого языка и переменчивого настроения?
– Я совершала плохие поступки, которыми не горжусь. И я говорю не только о Милитанте.
