Я удивляюсь этому ранее неизвестному мне факту. Так вот почему мне знакомо её лицо. Скорее всего, я видел её, когда она жила здесь, но это было очень давно. Так давно, что уже и не кажется правдой.
– Так что же произошло? – интересуюсь я, решая оставить свои мысли по поводу Джейн при себе.
– Я знаю, что это глупо и наверняка жутко инфантильно, но я вдруг почувствовала себя настолько лишней там, что мне стало трудно дышать. Меня тошнит от самой себя и тошнит от них. От их ограниченных идей и желаний.
– И чего же ты хочешь?
– Найти место, где мне будет хорошо, где я, пусть и не без трудностей, смогу прижиться.
– И это место – среда Гарварда?
– Нет. Я так не думаю… Я не знаю, – честно признаешься ты, глядя в сторону.
– Я правда хочу тебя понять, но мне это ужасно трудно даётся.
– Я хочу чего-то добиться, чтобы сделать жизнь Молли чуть лучше. Похоже, это единственное, что я сейчас могу. Но иногда я чувствую, что мои желания больше меня самой, и тогда становлюсь такой бессильной.
– Если ты уедешь, ей это не поможет.
– Мне хочется… быть полезной для неё. Чтобы у неё было всё, что она желает, потому что сейчас у нас ни черта нет. Ты не представляешь, каким ужасным человеком я себя чувствую, когда снова и снова отказываю ей в чем-либо.
Я становлюсь перед тобой на колени, опираясь руками о диван с двух сторон от тебя. Ты не отодвигаешься, поэтому наши лица теперь в нескольких дюймах друг от друга.
– Ты не ужасный человек, Флоренс Вёрстайл, а потерянный. Это не одно и то же.
– Ты тоже себя так чувствуешь?
– Нет, кажется, нет. Я не до конца понимаю, чего хочу, но у меня ещё много времени, чтобы это выяснить и чтобы найти свое место. Так же как и у тебя. Но прежде всего мне нужно окончить школу, а для этого выжить здесь. Поэтому я хожу в церковь, терплю правила и не пытаюсь ничего исправить. Я так выживаю. Все так выживают. Ведь наш город, несмотря на всю его грязь, ничем не хуже остальных. Потому что люди, так или иначе, везде одинаковы. Дело только в том, как ты воспринимаешь ситуацию. А ты воспринимаешь её слишком остро.
Ты подвигаешься ближе. Я чувствую твоё тёплое дыхание. И почему эта близость так болезненна?
– Для меня это трудно. Я не могу притворяться. Меня это злит, я становлюсь сама не своя и в итоге начинаю себя ненавидеть, а потом успокаиваюсь и ничего не чувствую.
– А если я тебя сейчас поцелую, ты тоже ничего не почувствуешь?
Ты усмехаешься.
– Ты не сделаешь этого, Арго.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что ты… слишком хорош для меня.
Я абсолютно не ожидаю такого ответа. Ты бы могла назвать меня трусом, уродом, глупцом (да кем угодно), и я бы поверил, и даже согласился, но это… Я цепенею от неожиданности.
Я понимаю, что ты не говоришь мне всего, что, будь дело просто в гостях, которые пришли к вам домой, ты бы так не расстроилась. Есть что-то ещё. Болезненнее. Глубже. То, что продолжает грызть тебя изнутри. Но я не могу представить, что это.
Ты, не моргая, смотришь на меня. В твоих глазах стоят слёзы. Кажется, ты готова взорваться. Я уже давно понимал, что когда-нибудь это случится. И вот мы сидим в тишине, я молча гляжу на тебя, а ты на меня. Всю жизнь я считал, что человек, который умирает внутри, должен кричать и биться в агонии, но ты этого не делаешь, и тишина пугает меня куда больше, чем крики. Я почти физически ощущаю, как ты захлёбываешься в своих переживаниях, медленно рассыпаясь на кусочки.
Вдруг в тишине раздаётся вопль. Ненормальный. Нечеловеческий. Сначала я даже не понимаю, что он твой. Ты закрываешь рот ладонью, чтобы никто не услышал. Я тут же прижимаю тебя к себе. Это получается инстинктивно. Ты не сопротивляешься.
– Знаешь, ты чертова психопатка, Вёрстайл, – вырывается у меня тихо от испуга.
Я сжимаю тебя так крепко, как только могу, будто это защитит тебя от любых неприятностей. Ты не плачешь, но я чувствую, как дрожишь всем телом.
После минутной паузы ты высвобождаешься из моих объятий, словно ничего и не произошло. Как же ты меня пугаешь.
– Ты знаешь, какую боль приносишь мне тем, что абсолютно ничего не рассказываешь?
– Я рассказываю тебе больше, чем кому бы то ни было. Большего не проси.
– Клянусь, Вёрстайл, ты сведёшь меня в могилу.
– К ужину! – доносится мамин голос из кухни.
Тут же слышатся шаги Пита. Он живо несётся вниз по лестнице со второго этажа. Аппетит у него всегда отменный, хотя по нему и не скажешь, ведь он такой же худощавый, как и я.
Мы не шевелимся пару минут.
– Нет аппетита, – тихо говорю я, пытаясь оправдаться.
– Точно, – в таком же тоне отзываешься ты.
Я встаю с колен и живо отряхиваю невидимую пыль. Делаю это скорее для того, чтобы не смотреть тебе в глаза, нежели потому что испачкался.
Ты продолжаешь сидеть.
– Ужин готов, – снова объявляет мама, останавливаясь у порога гостиной.
Ты смотришь на неё через плечо. Она как-то странно обводит нас взглядом, потом улыбается, еле заметно заговорщицки мне кивает и снова удаляется на кухню.
– Она думает, что ты моя девушка, – объясняю я саркастически.
Ты встаёшь с дивана и идёшь к выходу. Я – за тобой.
– Тебя это не волнует? – спрашиваю я.
– Нет, мы же знаем правду.
– И какая у нас правда? – интересуюсь я, идя вровень с тобой.
Ты останавливаешься в коридоре и поворачиваешься ко мне.
– Ты бегаешь за мной, а я тебя игнорирую, – заявляешь ты, явно пытаясь меня подколоть.
– Ну, бегаю, слишком громко сказано, – я усмехаюсь, – да и ты не так уж и игнорируешь, раз пришла.
Ты ничего на это не отвечаешь, лишь двигаешься на кухню. Я выжидаю, пока ты пройдёшь и усядешься, чтобы мама снова не смотрела на нас, как на новоиспечённых молодожёнов. Через пару минут захожу следом. Тут запахи пирога и овощей перемешиваются в нечто необычное, но в то же время очень приятное.
Ты сидишь напротив Пита, который горящими глазами смотрит на вкусности, заставляющие стол. Мама всё ещё хлопочёт вокруг, но, видя меня, наконец усаживается. Я устраиваюсь напротив неё, рядом с тобой, потому что это единственное свободное место, если не учитывать места отца, которое я никогда не решусь занять.
– А папа не придёт? – интересуется Пит.
– Нет, дорогой. Он сегодня задержится.
Пит строит недовольную мину. Он всегда расстраивается, когда отец не приходит к ужину. Мама пытается сгладить ситуацию.
– Ну что ж… – она улыбается и смотрит поочерёдно на всех нас.
