– Когда замерзнет ад, – говорю я, доставая книгу и с грохотом захлопывая дверцу.
– И как мне это интерпретировать?
Я безразлично смотрю на тебя и пытаюсь пройти в сторону кабинета физики, но ты загораживаешь мне путь.
– Если ты думаешь, что работа в паре приводит меня в дикий восторг, то ты очень сильно ошибаешься, но мне нужно сделать всё правильно.
Конечно же, я понимаю, что ты права и что мне тоже нужно «Отлично» за эту работу. А ещё я думаю о том, что злюсь на тебя не так уж сильно, как стоило бы, и что в глубине души я всё же рад тому, что теперь и тебе придётся побегать за мной.
– Что ты предлагаешь? – наконец сдаюсь я.
– Лучше начать пораньше, быстрее закончить и забыть об этом. У тебя дома можно?
– Нет, – тут же вырывается у меня, – лучше у тебя.
Ты странно косишься на меня, видимо, что-то подозревая. Но меня бросает в жар при мысли, что ты услышишь, как мы молимся перед обедом. А если мы пойдем ко мне, то мама, как гостеприимная хозяйка, обязательно пригласит тебя за стол. Я знаю, что ты этого терпеть не можешь. Ты этого не поймёшь…
И тут ты вдруг отвлекаешься, глядя куда-то поверх моего плеча. Я поворачиваюсь, чтобы понять, на что ты смотришь. По коридору, словно короли, плывут Брэндон Реднер и Дороти Пай, знаменитости школы Корка. Они встречаются, сколько я себя помню, но на виду никогда не держатся за руки (не говоря о большем). В Корке запрещено Уставом. Считается слишком интимным жестом. Единственное, что может позволить себе мужчина на виду у всех по отношению к чужой женщине, – это рукопожатие. Показывает желание подружиться с человеком, которому протягиваешь руку.
Брэндон – вот уже второй год член школьного совета, а Дороти… Дороти, пожалуй, всегда была лишь его тенью. Они вечно ходят вместе. Поговаривают, что они поженятся, как закончат школу. Я, честно говоря, не сильно вникаю в эти слухи. Мне всё равно.
– Кто это рядом с Реднером? – спрашиваешь ты, кивая в их сторону.
– Дороти Пай. Они местные Ромео и Джульетта или что-то вроде того.
Ты почти с ненавистью смотришь на них.
– Ладно, – соглашаешься ты, обращая взгляд на меня, – встретимся после уроков у главного входа. Не опаздывай!
* * *
Мы добираемся до твоего дома молча. Это двухэтажное здание из красного кирпича, уже не новое, но добротное и, не учитывая фиолетовую крышу, похожее на множество других домов в нашем городе.
Ты тихо открываешь калитку, проходя вперед. Я следую за тобой.
– Бросай свое шмотьё куда хочешь, – говоришь ты, когда мы заходим в прихожую, и кидаешь портфель у двери в гостиную.
– Очень гостеприимно, – бурчу я, неловко переминаясь с ноги на ногу у вешалки для верхней одежды.
Ты игнорируешь мою реплику. За рюкзаком на пол летят твои ботинки и пальто. Через минуту к ним подкрадывается серая огромная кошка (почему-то без ушей, зато с пушистым хвостом), но почти не обнюхивает, так как, видимо, знает этот запах наизусть. Она смотрит на меня своими круглыми внимательными (разного цвета) глазами, а я смотрю на неё в ответ, не в силах пошевелиться, словно кошка – истинная хозяйка дома.
– Ты долго там будешь стоять? – интересуешься ты, проходя в гостиную.
Я аккуратно снимаю куртку, вешаю её рядом с ярко-красным женским пальто, возможно, принадлежащим твоей матери, и следую за тобой в гостиную. Кошка направляется за мной. Ты садишься на диван и включаешь ноутбук. Он такой тонкий, что я даже теряюсь. Я никогда в жизни не видел такого ноутбука, разве что по телевизору. Допотопные компьютеры в школьной библиотеке с ним, конечно, не сравнятся. Ты будто прилетела к нам из будущего с помощью неизвестной мне машины. Я замечаю на заставке постер в черно-фиолетовых тонах с какой-то женщиной, похоже, героиней фильма.
– Кто это? – интересуюсь я.
– Джессика Джонс.
Я лишь кошусь на тебя. Понятия не имею, кто это.
– Героиня комиксов. Netflix по ним сериал снял.
– Что такое Netflix?
Ты усмехаешься.
– Неважно. Наверняка у вас бы всё равно запретили всё, что там показывают.
– А всё-таки, – нахожусь я через несколько минут, – что такого особенного в Джессике Джонс?
Ты пожимаешь плечами.
– Она обладает суперспособностями, и ей наплевать на мнение окружающих.
– Тебе-то грех жаловаться: у тебя и так есть суперспособности.
– Это какие, интересно? – скептически интересуешься ты.
– Суперум или суперпамять, а может, и то и другое. Я ещё не до конца разобрался.
– Нет у меня ни суперума, – говоришь ты, ничуть не польщенная моим комплиментом, – ни суперпамяти. Просто я усерднее других и много читаю.
– В наше время это уже суперспособности.
Ты усмехаешься, ничего на это не отвечая.
– Что ж, располагайся, – заключаешь ты, выходя из комнаты, и поднимаешься наверх.
Кошка в это время по-царски устраивается в потертом кресле возле камина, будто оно принадлежит только ей, и время от времени продолжает следить за мной исподтишка. Вероятно, чтобы я и не думал ничего здесь украсть. Я неловко кошусь на неё, садясь на диван у окна.
В гостиной куча мебели: два дивана, пара кресел, в центре комнаты – кофейный столик, напротив двери – камин, у двери – книжные шкафы и полки, заставленные книгами. Но ни на стене, ни где бы то ни было ещё ни одной фотографии, словно всё это время, пока вы не жили тут, вас и не существовало.
На кофейном столике лежит твой мобильный. Интересно, зачем он тебе? В Корке всё равно нет связи. Я знаю, что это личная вещь, что её нельзя трогать, но не могу удержаться, ведь у меня никогда не было телефона. Твой мобильный очень тонкий с большим экраном. Я нажимаю на одну-единственную кнопку внизу, и экран загорается. На заставке пользователя приветствует вопрос: «Неужели от разума никуда не деться?»
[3]
Я не успеваю даже задуматься, так как слышу, что ты спускаешься, и быстро кладу телефон на место.
Ты возвращаешься с конспектами, стопкой чистой бумаги, книгами Толстого, а также маркерами, фломастерами и цветными карандашами. Пока ты бегала наверх и собирала книги, твои волосы растрепались, а пара прядей и вовсе выбилась из хвоста, ты чуть раскраснелась и у тебя расстегнулась самая верхняя пуговица на блузке (которая, как и все твои вещи, чуть большего размера, чем нужно). В этот момент ты выглядишь абсолютно незащищённой, лишённой скрытой агрессии и собранности. И мне это, несомненно, нравится.
– Что? – смутившись, спрашиваешь ты, кладя принесённое передо мной.
