Волк натянул шинель, и под шинелью было слышно, как ходили и тикали часы.
– Часы нужная вещь. Без часов – як без рук, – говорил изуродованному волк, все более смягчаясь по отношению к Василисе, – ночью глянуть сколько времени – незаменимая вещь.
Затем все тронулись и пошли обратно через гостиную в кабинет. Василиса и Ванда рядом молча шли позади. В кабинете волк, кося глазами, о чем‐то задумался, потом сказал Василисе:
– Вы, пане, дайте нам расписку… (Какая‐то дума беспокоила его, он хмурил лоб гармоникой.)
– Как? – шепнул Василиса.
– Расписку, що вы нам вещи выдалы, – пояснил волк, глядя в землю.
Василиса изменился в лице, его щеки порозовели.
– Но как же… Я же… (Он хотел крикнуть: «Как, я же еще и расписку?!» – но у него не вышли эти слова, а вышли другие.) вы… вам надлежит расписаться, так сказать…
– Ой, убить тебе треба, як собаку. У‐у, кровопийца… Знаю я, что ты думаешь. Знаю. Ты, як бы твоя власть была, изничтожил бы нас, як насекомых. У‐у, вижу я, добром с тобой не сговоришь. Хлопцы, ставь его к стенке. У, як вдарю…
Он рассердился и нервно притиснул Василису к стене, ухватив его рукой за горло, отчего Василиса мгновенно стал красным.
– Ай! – в ужасе вскрикнула Ванда и ухватила за руку волка, – что вы. Помилуйте… Вася, напиши, напиши…
Волк выпустил инженерово горло, и с хрустом в сторону отскочил, как на пружине, воротничок. Василиса и сам не заметил, как оказался сидящим в кресле. Руки его тряслись. Он оторвал от блокнота листок, макнул перо. Настала тишина, и в тишине было слышно, как в кармане волка стучал стеклянный глобус.
– Как же писать? – спросил Василиса слабым, хрипловатым голосом.
Волк задумался, поморгал глазами.
– Пышить… по предписанию штаба сичевого куреня… вещи… вещи… в размере… у целости сдал…
– В разм… – как‐то скрипнул Василиса и сейчас же умолк.
– …Сдал при обыске. И претензий нияких не маю. И подпишить…
Тут Василиса собрал остатки последнего духа и спросил, отведя глаза:
– А кому?
Волк подозрительно посмотрел на Василису, но сдержал негодование и только вздохнул.
– Пишить: получив… получили у целости Немоляка (он задумался, посмотрел на урода)…Кирпатый и отаман Ураган.
Василиса, мутно глядя в бумагу, писал под его диктовку. Написав требуемое, вместо подписи поставил дрожащую «Василис», протянул бумагу волку. Тот взял листок и стал в него вглядываться.
В это время далеко на лестнице вверху загремели стеклянные двери, послышались шаги и грянул голос Мышлаевского.
Лицо волка резко изменилось, потемнело. Зашевелились его спутники. Волк стал бурым и тихонько крикнул: «Ша». Он вытащил из кармана браунинг и направил его на Василису, и тот страдальчески улыбнулся. За дверями в коридоре слышались шаги, перекликанья. Потом слышно было, как прогремел болт, крюк, цепь – запирали дверь. Еще пробежали шаги, донесся смех мужчины. После этого стукнула стеклянная дверь, ушли ввысь замирающие шаги, и все стихло. Урод вышел в переднюю, наклонился к двери и прислушался. Когда он вернулся, многозначительно переглянулся с волком, и все, теснясь, стали выходить в переднюю. Там, в передней, гигант пошевелил пальцами в тесноватых ботинках и сказал:
– Холодно буде.
Он надел Василисины галоши.
Волк повернулся к Василисе и заговорил мягким голосом, бегая глазами:
– Вы вот що, пане… Вы молчите, що мы были у вас. Бо як вы накапаете на нас, то вас наши хлопцы вбьють. С квартиры до утра не выходите, за це строго взыскуеться…
– Прощении просим, – сказал провалившийся нос гнилым голосом.
Румяный гигант ничего не сказал, только застенчиво посмотрел на Василису и искоса, радостно – на сияющие галоши. Шли они из двери Василисы по коридору к уличной двери, почему‐то приподымаясь на цыпочки, быстро, толкаясь. Прогремели запоры, глянуло темное небо, и Василиса холодными руками запер болты, голова его кружилась, и мгновенно ему показалось, что он видит сон. Тотчас сердце его упало, потом заколотилось часто, часто. В передней рыдала Ванда. Она упала на сундук, стукнулась головой об стену, крупные слезы залили ее лицо.
– Боже! Что же это такое?.. Боже. Боже. Вася… Среди бела дня. Что же это делается?..
Василиса трясся перед ней, как лист, лицо его было искажено.
– Вася, – вскричала Ванда, – ты знаешь… Это никакой не штаб, не полк. Вася! Это были бандиты!
– Я сам, сам понял, – бормотал Василиса, в отчаянии разводя руками.
– Господи! – вскрикнула Ванда. – Нужно бежать скорей, сию минуту, сию минуту заявить, ловить их. Ловить! Царица небесная! Все вещи. Все! Все! И хоть бы кто‐нибудь, кто‐нибудь… А?.. – Она затряслась, скатилась с сундука на пол, закрыла лицо руками. Волосы ее разметались, кофточка расстегнулась на спине.
– Куда ж, куда?.. – спрашивал Василиса.
– Боже мой, в штаб, в варту! Заявление подать. Скорей. Что ж это такое?!
Василиса топтался на месте, вдруг кинулся бежать в дверь. Он налетел на стеклянную преграду и поднял грохот.
Все, кроме Шервинского и Елены, толпились в квартире Василисы. Лариосик, бледный, стоял в дверях. Мышлаевский, раздвинув ноги, поглядел на опорки и лохмотья, брошенные неизвестными посетителями, повернулся к Василисе.
– Пиши пропало. Это бандиты. Благодарите бога, что живы остались. Я, сказать по правде, удивлен, что вы так дешево отделались.
– Боже… что они с нами сделали! – сказала Ванда.
– Они угрожали мне смертью.
– Спасибо, что угрозу не привели в исполнение. Первый раз такую штуку вижу.
– Чисто сделано, – тихонько подтвердил Карась.
– Что же теперь делать?.. – замирая, спросил Василиса. – Бежать жаловаться?.. Куда?.. Ради бога, Виктор Викторович, посоветуйте.
Мышлаевский крякнул, подумал.
– Никуда я вам жаловаться не советую, – молвил он, – во‐первых, их не поймают – раз. – Он загнул длинный палец. – Во‐вторых…
– Вася, ты помнишь, они сказали, что убьют, если ты заявишь?
– Ну, это вздор, – Мышлаевский нахмурился, – никто не убьет, но, говорю, не поймают их, да и ловить никто не станет, а второе, – он загнул второй палец, – ведь вам придется заявить, что у вас взяли, вы говорите, царские деньги… Нуте‐с, вы заявите там в штаб этот ихний или куда там, а они вам, чего доброго, второй обыск устроят.
– Может быть, очень может быть, – подтвердил высокий специалист Николка.
Василиса, растерзанный, облитый водой после обморока, поник головой, Ванда тихо заплакала, прислонившись к притолоке, всем стало их жаль. Лариосик тяжело вздохнул у дверей и выкатил мутные глаза.
