Марго промолчала.
– Я уверен, что вы ненавидите эту дурацкую войну не меньше, чем я, – продолжал он.
– Не мы ее начали, – ровным голосом ответила Марго.
– Разумеется. Но вы должны понимать, что Гитлер высоко ценит британцев. Мы два арийских народа, сливки цивилизации. Нам следовало бы сотрудничать, а не воевать. Фюрер ничего так не желает, как заключить мир с Англией, и я знаю, что его чувства разделяют многие ваши соотечественники. Если бы в ваших силах было содействовать заключению этого мира, разве вам не хотелось бы нам помочь?
– Под миром вы подразумеваете капитуляцию? Немецкую оккупацию?
– Мирную оккупацию.
– Разве так бывает? – спросила она. – Я наслышана о вашей мирной оккупации Дании и Норвегии.
– Тех, кому не хватает ума подчиниться, мы вынуждены уничтожать, – невозмутимо ответил он. – Но вы, я уверен, вполне разумны и желаете спасти ваших соотечественников, ваши знаменитые соборы и роскошные усадьбы – например, ваш фамильный особняк. Будет жаль, если эти шедевры превратятся в развалины.
– Что вы от меня хотите? – напрямую спросила она.
Гестаповец уставился на нее долгим пристальным взглядом.
– В вашей стране есть люди, которые сочувствуют нашему делу и приняли бы братьев-немцев с распростертыми объятиями. Вы будете встречаться с ними и помогать им осуществлять их планы.
– Планы?
– Избавиться от тех, кто стоит на пути мира, разумеется.
Марго посмотрела в окно. На краю балкона сидели голуби. По голубому небу плыли белые облака.
– А как же Гастон де Варенн? – наконец уточнила она. – Его свобода входит в наш договор? Вы переправите его целым и невредимым на нейтральную территорию?
Герр Динкслагер откинулся на стуле так, что передние ножки оторвались от пола, и притворился, будто задумался.
– Ах да, французский любовник. Преданная женщина сделает все ради его спасения.
– Мне нужно знать, жив ли он, – заявила Марго.
– Жив, но наотрез отказывается сотрудничать, – ответил Динкслагер. – Мы считаем, что он мог бы сообщить нам массу ценных сведений об организации Сопротивления. Но, как мы ни старались, он отказывается говорить. – Он впился в нее пристальным взглядом. – Признаться, леди Маргарет, я попал в неловкое положение. Нам требуются эти сведения. И, поверьте мне, мы их так или иначе получим. Мое начальство ни за что не согласится отпустить его, если он не скажет все, что знает. Так что вы могли бы помочь ему…
Марго уставилась на его начищенные до зеркального блеска сапоги, в которых отражался свет из окон.
– Неужели вы полагаете, что я смогу убедить его заговорить? – Несмотря на страх, она засмеялась. – Сдается мне, вы недооцениваете Гастона де Варенна. Он очень гордый человек. И чрезвычайно независимый.
Динкслагер внезапно качнулся вперед на стуле и очутился лицом к лицу с Марго.
– Вы должны понять, моя дорогая: если вы откажетесь с нами сотрудничать, дело ваше примет неприятный оборот. Вы любовница одного из главарей Сопротивления. Наверняка он что-нибудь вам рассказывал, может, намекал или вскользь упоминал о чем-то. Стоит мне щелкнуть пальцами, и вас немедленно станут пытать или расстреляют за пособничество врагу.
– Однако же я нужна вам живой, а не мертвой, – с деланым спокойствием заметила Марго.
На губах Динсклагера мелькнула улыбка.
– Это правда, вы могли бы оказаться нам полезной. Но если вы откажетесь с нами сотрудничать, я без колебаний велю вас казнить.
– Я вам уже говорила, он ничего мне не рассказывал. – Она невольно повысила голос. – Он даже не упоминал о том, что сотрудничает с Сопротивлением. В последние месяцы мы почти не виделись, а когда встречались, нам было не до разговоров.
Жижи Арманд фыркнула, оценив шутку.
– Но вы же подозревали?.. – уточнил Динкслагер.
– Да, подозревала. Но и только. Он ничего мне не говорил. Ни имен, ни планов, ничего. Вероятно, хотел меня уберечь, чтобы, случись мне оказаться в такой вот ситуации, совершенно искренне и честно я могла утверждать, что ничего не знаю.
– Получается, мы зашли в тупик. – Герр Динкслагер развел руками. – Я не могу его отпустить, пока он не сообщит нам нужную информацию.
– А я не стану вам помогать, пока не буду уверена, что он в безопасности и далеко отсюда… в Швейцарии или, быть может, в Португалии.
– Теперь вы и сами понимаете, леди Маргарет, в каком я затруднительном положении, – произнес гестаповец, уставившись на свои руки. – Начальство на меня давит, чтобы я поскорее выудил сведения из вашего любовника. Мне же хотелось бы потрудиться во имя мира – чтобы вы стали моей союзницей в работе во имя мира. Наверняка вы предпочли бы вернуться домой, к своей семье, живой и невредимой?
Перед мысленным взором Марго вдруг встал Фарли: аллея в обрамлении цветущих каштанов, они с Паммой и Дайдо скачут верхом наперегонки. Усилием воли девушка отогнала это воспоминание.
– Естественно, мне хотелось бы вернуться домой, но и Гастона я бросить не могу. Сами понимаете, герр Динкслагер, в каком я затруднительном положении. Вы предлагаете мне предать родину ради спасения любовника.
– Я предлагаю вам спасти свою страну от краха. Подумайте о своем доме. Подумайте о Вестминстерском аббатстве. Неужели вы хотите, чтобы их превратили в руины? Еще тысячи погибших. Еще тысячи потерявших кров. И в конце концов все они обвинят тех, кто вынудил нас на это. Они обрадуются немецкой армии, которая даст им стол, кров и надежду на будущее.
Марго не хотелось этому верить, но надо было признать, что такое возможно, если война затянется надолго, а разрушения не прекратятся.
– Позвольте мне увидеться с Гастоном, – попросила она. – Отведите меня к нему. Я сделаю все, что смогу.
– Умница, – кивнул Динкслагер. – Надевайте пальто, идем сейчас же.
Марго посмотрела на мадам Арманд, хотела спросить, нельзя ли той пойти с ними, но модельерша быстро сказала:
– Ступайте. Ко мне должна прийти на примерку фрау фон Херцхофен.
Марго позволила немецкому офицеру отвести ее вниз по лестнице на улицу, к ожидавшему у подъезда автомобилю. Динкслагер галантно открыл ей заднюю дверь и помог усесться – можно подумать, они собрались в оперу. Сам сел рядом, и машина отъехала от гостиницы. Оказавшись вне стен «Рица», Марго попыталась справиться с нараставшей паникой. Куда ее везут – к Гастону или обратно в гестапо, где ее тоже станут допрашивать или пытать, а то и вовсе убьют? А вдруг вся любезность Динкслагера – лишь притворство, чтобы мадам Арманд не догадалась, что сейчас произойдет?
Вдоль Елисейских Полей на деревьях зеленела пышная листва. Автомобиль поднимался по улице к Триумфальной арке. В мирное время за уличными столиками здешних кафе не нашлось бы свободного места, посетители пили бы кофе, сейчас же улица была почти пуста. По тротуару, вжав голову в плечи, проковыляла старуха – наверное, боялась, что ее заметят. Мимо нее прошагали два немецких солдата, и старуха отпрянула, пропуская их. За площадью Звезды – кругом, от которого в разные стороны, точно спицы в колесе, расходились улицы, – они свернули на широкую авеню Фош. До войны Пасси считался респектабельным районом. Высокие светлые каменные дома с балконами и ставнями, окрашенными в яркие цвета, от улицы отделял ряд деревьев. По такому бульвару впору фланировать элегантным парам с собачками, но и эта улица пустовала, если не считать припаркованных у бордюра немецких автомобилей. В самом конце улицы, возле Порт-Дофин, одних из старейших городских ворот, автомобиль остановился. Марго взглянула на номер дома: 84. «Нужно запомнить на всякий случай», – подумала она. Не то чтобы девушка надеялась, что ей и правда придут на помощь и вызволят из этого дома номер 84, в котором явно размещалось гестапо. Она сцепила руки, чтобы унять дрожь.
