В речи полковника отчетливо слышалась беззаботность человека, уверенного в том, что в силу возраста он уже не подлежит призыву.
– На прошлой неделе заходил к нам типчик из гражданской обороны, – продолжил он. – Велел перекопать заднюю лужайку и построить бомбоубежище, представляете. Я ему сразу сказал, что об этом и речи быть не может: моя мэмсагиб играет там в крокет и будет играть. Понятно, что скоро все станут отпускать по карточкам, так хоть крокет пусть оставят!
Бен вежливо улыбнулся в ответ.
– Да, у нас они тоже побывали. Привезли груду рифленого железа и чертежи. Это моему отцу-то, который в жизни ничего не построил! Да он радио совсем недавно научился включать.
Полковник скептически оглядел Бена:
– Ну а вы, молодой человек? Тоже в летчики?
Бен смущенно улыбнулся.
– Я бы не прочь, сэр, но не могу себе позволить платить за уроки. Придется подождать призыва – может быть, и меня возьмут в авиацию.
Полковник кашлянул, только сейчас, похоже, сообразив, что у сына деревенского викария, который только-только окончил Оксфорд и лишь недавно начал преподавать в скромной приготовительной школе, вряд ли водятся деньги. Он повертел головой, словно стараясь отыскать новую тему для разговора, и воскликнул с удивлением:
– Ого, гляньте-ка, кто к нам пришел. Это же леди Памела. Я и не знал, что она интересуется крикетом!
Бен почувствовал, как лицо заливает краска, и разозлился на себя. Памела шла к ним грациозно и легко – воплощенная свежесть и элегантность, в шелковом платье персикового цвета. Прядка пепельных волос упала ей на лицо, Памела убрала ее и тут заметила Бена. Оба мужчины вскочили.
– Как хорошо, что вы пришли нас поддержать, миледи, – сказал полковник, уступая ей свое место. – Садитесь тут, рядом с Крессвеллом. Мне уже скоро на выход. Да и ноги размять пора.
Памела наградила его ослепительной улыбкой и опустилась на скамью.
– Привет, Памма, – сказал Бен. – Не ожидал тебя тут увидеть. Я думал, ты в Париже с сестрой.
– Так и было, но Па велел мне возвращаться домой. Точнее, велел привезти домой Марго. Он уверен, что война разразится с минуты на минуту, и боится, что она застрянет на материке. Но Марго отказалась сдвинуться с места.
– Неужели учеба на модельера настолько ее захватила, что она не испугалась даже войны?
Памела взглянула ему в глаза.
– Подозреваю, что на самом деле она отказывается уезжать из-за некоего французского графа, – ответила она с ироничной улыбкой.
– Вот те на, – произнес Бен, тут же мысленно отругав себя за школьное выражение. – Значит, твоя сестра влюбилась во француза?
– Им не откажешь в обаянии, – заметила Памела, все еще глядя ему в глаза. – Так внимательны к дамам, ручки целуют и тому подобное. Кто же перед таким устоит?
– Надеюсь, ты устояла, – выпалил он.
– Лично я не поклонница галльского типажа, – ответила Памела и обвела взглядом окрестности. – А Джереми сегодня не играет?
Это было как удар под дых – Бен понял, что она пришла вовсе не к нему, а к Джереми. Ну конечно, чертов Джереми. Перед его глазами невольно вспыхнула картина. Много лет назад, таким же летним полднем, он, Памела и Джереми карабкались на огромный дуб у Фарли-Плейс – особняка, принадлежавшего отцу Памелы, графу Вестерхэмскому. Как всегда, Джереми лез первым, Памела за ним, все выше, выше, пока ветка под ней не стала опасно раскачиваться. «Дальше не надо!» – крикнул Бен. Она ответила озорной улыбкой. Внезапно раздался чудовищный треск. Мимо них проплыло, будто в замедленной съемке, удивленное лицо Памелы, и через мгновение она с глухим стуком рухнула на землю. Он сползал по стволу целую вечность. Первым до Памелы добрался Джереми, спрыгнул и приземлился рядом с ней. Бен, как обычно, поспел последним. Она лежала без движения, но вдруг открыла глаза, скользнула взглядом по озабоченному лицу Бена, потом перевела взгляд на Джереми и словно ожила. «Не бойтесь, я цела-невредима», – сказала она. И солгала. Памела сломала руку. Но именно тогда Бен осознал, что она любит Джереми, а вовсе не его. Еще он понял, что и сам любит ее до чертиков.
Столько воспоминаний, столько летних дней прошло с тех пор…
Кто-то крикнул «Как так?»
[5], и зрители неодобрительно загудели.
– Чертов мальчишка, остолоп несчастный, – проворчал полковник Хантли. – Все-таки не смог удержаться и размахнулся. Снова подчистую выбит.
Он поднялся на ноги. Но не успел выйти из здания клуба и направиться к выбывшему бэтсмену, как с неба донеслось глухое жужжание. Все подняли головы. Из-за холмов показался низко летевший аэроплан, жужжание перешло в гул. Аэроплан продолжал снижаться.
– Он что, намерен приземлиться прямо здесь? – воскликнул полковник. – Идиот, о чем он вообще думает?
Однако аэроплан действительно готовился к посадке. Он перелетел через высокий медный бук и сел на поле, распугав игроков и едва не наехав на зеленую площадку для крикета.
Ярко-желтая с черным раскраска делала аэроплан похожим на гигантскую осу. Он еще немного проехал по инерции, подскакивая на траве, и остановился у клуба. «Какого черта!» – пробормотал полковник, но Бен не стал отвечать. Не успел пилот снять очки и шлем, а он уже узнал его. Это был Джереми. Он оглядел толпу, заметил Бена, широко ухмыльнулся и замахал рукой, призывая его подойти.
– Только что купил! – заорал он. – Правда, красавец? Давай прокачу!
Бен опомниться не успел, как Памела сорвалась с места и подбежала к аэроплану.
– А меня возьмете? – спросила она.
– Привет, Памма! – обрадовался Джереми. – Вот уж не ожидал тебя увидеть на крикете. Я думал, ты в Париже. Прости, но не получится. Тут только два сиденья, а ты, конечно, прелестно выглядишь, но это платье не годится, чтобы лазать по кабинам. – Он немного помолчал и добавил: – Если ты не против, я попозже зайду к вам. И если хочешь, спрошу у твоего папы, можно ли покатать тебя на этой пташке.
– Ладно, – резко оборвала его Памела и, круто повернувшись, раздраженно пошла обратно к павильону, задев Бена боком. – Вечно в этом мире все решают мужчины! У папы он спросит, видите ли. Ну давай, иди к нему, развлекайся!
– Я не хочу оставлять тебя одну, – промямлил Бен. – Я уверен, что будут еще другие…
– Прекрати, ради бога, – досадливо прервала она его. – Я же знаю, тебе до смерти хочется прокатиться. Вот и иди. Да иди же!
И она дружески подтолкнула его.
Смущаясь от того, что на него уставилась вся деревня, Бен подошел к самолету. Джереми сиял от радости. Бен знал это выражение. Обычно оно появлялось на лице Джереми, когда тому удавалось совершить что-то категорически запрещенное.
