Я снова прижал ручку к бумаге и вывел свое имя. Мое имя. Уэстон. Потому что так она всегда меня называла. Только так. Я ее Уэстон до самой смерти, и, возможно, она наступит сегодня.
Едва я вывел последнюю букву «н», как разорвалась первая бомба.
Взрыв сотряс землю, во все стороны полетели обломки. Кто-то пронзительно закричал от боли. Эриксон? Я кое-как запихнул тетрадь в карман под бронежилетом и схватился за оружие. В динамике, вмонтированном в шлем, раздался треск, а потом слова:
– Приближается противник, с юга, в полукилометре от нас.
– Перед ними на север движутся беженцы.
– Это джихадисты.
– Черт.
– Вперед, вперед, вперед!
Коннор вскочил на ноги, и мы заслонили глаза: на юге снова грянул взрыв. Джеггер, наш связист, запросил по рации поддержку с воздуха.
– Недавняя атака на севере была обманным маневром, – пробормотал я, подползая к Коннору. Мы прятались за грудой кирпичей. – Они зашли нам в тыл.
– У них беженцы, – мрачно проговорил Коннор. От его знаменитой улыбки не осталось и следа. Я надеялся, что к тому времени, когда он отсюда выберется, то снова начнет улыбаться.
В воздухе засвистели пули, и раздались характерные шлепки – пули поразили плоть и кости. На востоке медленно выползало из-за горизонта солнце, освещая вереницу людей, стариков, женщин и детей, – они в панике бежали под шквальным огнем. Они пришли с юга, и теперь противник, лучше знавший местность, расстреливал их.
– Эти ублюдки используют людей в качестве живого щита, – процедил я, прицеливаясь.
Мне никто не ответил, и я понял, что Коннора рядом нет.
– Коннор? Коннор!
Потом я услышал плач.
Каким-то чудом сквозь грохот выстрелов, крики и взрывы я услышал детский плач. Маленький мальчик стоял один, а вокруг метались охваченные паникой люди. Ребенок стоял и рыдал во весь голос над телом своей убитой матери.
Коннор бежал к нему. Он не видел группу неприятелей, притаившихся за полуразрушенной стеной. А я видел.
– Мать твою! Коннор, стой!
Я побежал за ним, пригибаясь к земле и периодически отстреливаясь. Выстрелы отнимали у меня время, нужно было перестать стрелять и бежать как можно быстрее.
Самый важный забег в моей жизни, с оружием в руках. Винтовка и снаряжение весили, кажется, фунтов под тысячу. Из-за этой тяжести я того и гляди мог упасть на беговую дорожку, в то время как все, кого я любил, уже умчались вперед и исчезли.
«Мне никогда его не догнать. Мне никогда его не догнать. Я проиграю…»
Эти мысли стучали у меня в голове, подобно маятнику, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Коннор находился на открытом пространстве, без прикрытия, бежал прямо под вражеский огонь. Я мчался следом, и справа и слева от меня то и дело свистели пули.
«Вот оно. Еще чуть-чуть».
Коннор почти добежал до ребенка. Улицу заволокло дымом и поднятой в воздух пылью. Вот под порывом ветра эта завеса немного рассеялась, и я увидел человека, пригнувшегося на манер игрока в боулинг, который готовится метнуть шар. Из его руки вырвалась граната и полетела вверх, словно в замедленном кино. Вертясь и подпрыгивая, она упала на каменистую землю совсем рядом с целью.
Рядом с ребенком.
И Коннором.
Я вложил в бег все силы, заставлял свои ноги двигаться быстрее, чем они были способны. Это был забег ценою в жизнь. Жизнь Коннора. Я бежал ради спасения его жизни.
Я почти успел. Я видел, что Коннор смотрит на ребенка, и в его глазах прочитал решимость совершить правильный поступок. Нечто героическое и достойное, чем его родители и он сам могли бы гордиться. Он не осознавал надвигающуюся опасность, не понимал, что ребенка уже не спасти.
Я пригнулся, как участник матча по американскому бейсболу, ссутулился и побежал еще быстрее. Стремительно. Я выиграю этот проклятый забег. На этот раз я его догоню.
Коннор бежал к мальчику, вытянув вперед левую руку, и кричал ему: «Пригнись! Пригнись!»
Он почти дотянулся до ребенка, но я его опередил. Я был быстрее всех. Всегда.
«Я победил. Я, черт возьми, победил…»
Я врезался в Коннора, сбил его с ног, мы еще падали на землю, когда граната взорвалась. От взрыва образовалась воронка, во все стороны полетели земля, шрапнель и кровь.
На один ослепительный миг я оглох, слышал только свист ветра. Мои руки крепко сжимали Коннора. Мы летели. Парили.
Коннор упал первым, с силой ударившись о землю. Наши шлемы стукнулись друг о друга, когда я приземлился на него, и звуки словно вновь включились. Грохот взрывов, стрельба, крики и вопли. Мое хриплое дыхание. Коннор лежал подо мной и не двигался. Глаза полуприкрыты, рот приоткрыт, лицо залито кровью, испачкано грязью. По его левой руке текла кровь – из локтя торчал металлический осколок шрапнели.
– Коннор! – хрипло позвал я. Голос срывался, я наглотался пыли.
«Он умер».
Я протянул дрожащую руку – она так тряслась, будто мы находились не в жаркой, а в ледяной пустыне – и коснулся его лица.
«Господи, только не это. Прошу. Боже мой, нет, он не может умереть. Только не так».
Я похлопал друга по щеке.
– Коннор, старина… Очнись…
Снова взрыв, как будто вокруг нас с небес падали камни. Я закрыл голову Коннора, заслоняя его, и закричал, чтобы он вставал и прекратил умирать.
Боль пронизала мою спину, словно на ней взорвался фейерверк, заползла под мой бронежилет, и я захрипел, не в силах произнести ни слова. В бок, в поясницу, в бедро словно воткнулись раскаленные штыри. Кости в моем дрожащем теле как будто перемалывали жерновами. Дыхание участилось, я начал задыхаться.
Запаниковав, я попытался убежать, отползти в укрытие и утащить с собой Коннора. «Господи, он не дышит». Я не смог сдвинуться с места. Я не мог ползти, не мог встать, не мог бежать. Вывернув шею, я посмотрел назад, на свои ноги, распластавшиеся на земле. Кровь текла из раны на моем бедре.
Но боли не было.
Ничего.
Спина невыносимо болела, а ног я не чувствовал.
– Коннор… Прошу…
В глазах начало темнеть. Какая чернота. Боль постепенно отступала, слабела, умчалась вперед по беговой дорожке, оставив меня позади.
Я опустил голову на грудь Коннора, мои веки медленно опустились.
В черной пустоте загорелись яркие звезды, и я улыбнулся.
«Я бы отдал их тебе, Отем. Отдал бы всю свою любовь. Ради тебя…»
Для тебя я бы звезды
С неба достал
И, расплавив в горне их жар,
Ожерелье сковал,
И тебе преподнес,
Чтобы лик твой ярче сиял.
Для тебя я бы голой рукой поймал
Прихотливое пламя свечи
И зажег его вновь
Дыханьем своим,
Чтоб твой путь
Озаряла в ночи.
Для тебя соленые воды морей
Осушить я готов до дна.
Как бездонна ты,
Моя жизнь и любовь
Знает только судьба одна.
И спуститься к самому центру земли
Я готов – ты лишь пожелай.
Хоть до края света дойду для тебя,
А захочешь – отправлюсь за край.
Мои руки связаны за спиной,
Я не мог набраться отваги.
Куда крепче цепей и веревок любых
Кандалы из чернил и бумаги.
Конец первой книги
