– Слышала, в этом заведении собирается довольно грубая публика, – заметила я.
Я сидела на заднем сиденье, втиснувшись между Коннором и Руби, а Уэс ехал на переднем, рядом с водителем.
– Не-а, там классно, – заверил меня Коннор. – Тебе там понравится.
Глава тридцать первая
Отем
Машина остановилась на грязной парковке, за которой стояла закусочная «У Рокси» – приземистое здание, обшитое белыми досками. Единственный уличный фонарь освещал висевшую на задании вывеску, красная краска на которой порядком облупилась. Несмотря на поздний час и вечер вторника, на парковке стояло несколько автомобилей и фургонов. Из приоткрытой двери закусочной доносилась музыка кантри.
Мне показалось странным такое нежелание прикрывать дверь, когда на дворе зима, но, войдя внутрь и окунувшись в прокуренную духоту, я сразу поняла, почему дверь открыта. В отличие от бара «У Янси», тут имелся всего один стол для бильярда и единственная мишень для дартса – и то и другое свободно.
Коннор хлопнул в ладоши.
– Отлично! Уэс, ставь пирамиду, а я возьму нам пива и чего покрепче.
У меня округлились глаза.
– Чего покрепче?
– Да, черт возьми! – воскликнул Коннор и хохотнул: – Ты в деле?
Я прикусила губу. Коннор заслуживал провести свою последнюю ночь перед отправкой на службу так, как ему хочется, вот только он уже порядком нагрузился. Если он еще выпьет, я так и не смогу с ним поговорить или уединиться для вполне конкретной цели.
«С другой стороны, секс на пьяную голову станет гвоздем программы в наших странных отношениях».
– Я в деле.
Гори все синим пламенем. Здесь нет Дрейков, чтобы меня судить. Только напившись, я избавлюсь наконец от этого ужасного чувства тревоги.
– Уверена? – спросил Уэстон, когда перед каждым из нас поставили по рюмке текилы с солью и лимоном. – Текила – это тебе не грушевый сидр.
– Я справлюсь.
Руби подняла стакан и провозгласила:
– За Коннора и Уэстона! За то, что они откликнулись на зов долга!
– Вообще-то, – заметил Уэстон, – Коннор взял телефон и сам лично позвонил долгу – спросить, не нужно ли чего, но твой тост тоже сойдет.
Мы рассмеялись и осушили стаканы. Я поскорее впилась в кусочек лимона, словно от этого зависела моя жизнь, надеясь, что мой желудок не отвергнет эту порцию алкоголя и она не вылезет обратно. В этой борьбе я победила и разом ощутила приятное тепло и легкость.
Мы играли в бильярд, смеялись, пили пиво и текилу. Под воздействием выпитого я словно пребывала в невесомости, но ограничилась двумя рюмками и пила очень много воды. Впрочем, пол все равно качался у меня под ногами, я то истерически хихикала, то впадала в болезненную задумчивость и никак не могла остановиться где-то посередине.
Наконец мы с Руби уселись на высокие табуреты и стали смотреть, как Коннор и Уэстон играют. Они отпускали какие-то идиотские замечания, смеялись и безжалостно друг друга подначивали. Заиграла песня «Wicked Game» Криса Айзека, и мне наконец стало капельку веселее.
– Так, мне хватит, – проговорила Руби. Коннор и Уэс между тем сняли свои рубашки, оставшись в джинсах и белых майках. – Господи боже, по-моему, все мужчины должны пройти через тренировочный лагерь, если пребывание там приводит к таким результатам. – Она толкнула меня локтем. – Только посмотри на своего парня.
Я подняла глаза и сквозь алкогольную дымку увидела Уэстона.
«О боже, одни только его руки…»
Его стройное тело стало просто совершенным. Глубокий вырез майки частично открывал смуглую грудь, блестящую от капелек пота. Я обвела взглядом совершенную линию его плеч и рук, пока Уэстон, наклонившись над бильярдным столом, прицеливался.
«Это не твой парень».
От этой мысли я почти протрезвела.
В два часа ночи закусочная «У Рокси» закрылась, и мы, шатаясь, вывалились наружу и побрели к ожидающему нас седану, в котором сидел нанятый водитель. Уэстон сам слегка покачивался, но помог Коннору сесть в машину – тот едва на ногах стоял. Мы сели в салон, и Коннор прислонился головой к оконному стеклу.
Всю обратную дорогу никто не проронил ни слова. Руби прикорнула у меня на плече, а Уэстон, снова занявший переднее сиденье, смотрел прямо перед собой и ни разу не обернулся.
Вернувшись в дом Дрейков, мы кое-как извлекли Коннора из машины. Он едва переставлял ноги, но все-таки шагал к дому, обеими руками обхватив Уэстона за шею.
– Я тебя люблю, – бормотал Коннор. – Правда, старик. Я хочу сказать, чувак, долбаная армия…
– Знаю, – ответил Уэстон, глядя вперед затуманенным взглядом. – Давай-ка. Почти пришли.
Мы добрели до комнаты Коннора – той самой, которую мы с ним делили. Руби поцеловала кончики пальцев и прижала их к моей щеке.
– Спокойной ночи, подружка. Увидимся часа через три. – Она направилась по коридору к своей комнате, для равновесия придерживаясь за стену. – Черт возьми, лучше бы там был кофе…
Мы с Уэстоном дотащили Коннора до его комнаты и уложили на кровать. Он широко открыл рот и почти сразу захрапел.
Уэстон снял с друга ботинки и вышел, не сказав ни слова.
Я тоже вышла, прикрыла дверь, прошла за ним в соседнюю комнату, что-то вроде маленькой гостиной, и плюхнулась на небольшой диванчик. Последовало непродолжительное молчание. Празднование осталось позади. Сердце отчаянно колотилось у меня в груди, равномерный метроном страха. С каждой секундой его стук становился все громче и громче, утро приближалось, Коннор и Уэстон скоро уедут.
– Как думаешь, Коннор придет в себя к утру? – спросила я. – Он много выпил. Вообще-то, он пил весь день.
– Теперь ему не скоро представится возможность выпить, – ответил Уэстон. – В пустыне из него выпарится весь алкоголь.
– Я боюсь за него, – проговорила я и забралась с ногами на диван.
– Я за ним присмотрю, – сказал Уэстон. – Обещаю.
– А кто присмотрит за тобой?
– Коннор. Взвод. Я сам. Со мной все будет в порядке.
Я подняла на него глаза и увидела, что он смотрит на меня так, как не смотрел еще никогда. Взгляд его сине-зеленых глаз смягчился, губы, обычно кривящиеся в язвительной усмешке, слегка приоткрылись…
«Почему я пялюсь на его рот?»
– За тебя я тоже боюсь. – Мой голос прозвучал совсем тихо, кровь стучала у меня в ушах. Я уставилась в пол, но Уэстон заговорил, и мой взгляд снова оказался прикован к нему.
– Ты? Боишься за меня?
Его голос дрогнул, и от этой уязвимости у меня екнуло сердце, но потом лицо Уэстона снова окаменело, он покачал головой.
