Отем ни на минуту не выпускала руку Коннора, и всякий раз, как я на нее смотрел – а это случалось довольно часто, – она глядела на него.
В конце концов я улучил минуту и отвел Коннора в сторонку, пока остальные ели, пили и беседовали.
– Слушай, Отем может упомянуть те письма.
– Какие письма?
– Те самые, что я ей писал. В смысле, написал для тебя и отправил ей.
Он пожал плечами.
– Ладно.
– Просто предупреждаю: она наверняка поднимет эту тему.
Коннор нахмурился.
– Ладно, – медленно повторил он. – И сколько писем ты накатал?
– Несколько.
– А конкретнее? Ты, что, писал каждую неделю?
– Более или менее. – Я кашлянул. – Или более.
У Коннора округлились глаза.
– Каждый день?
– Не каждый день.
– О, черт, Уэс, и о чем ты писал? О чем вообще можно так часто рассказывать?
– Успокойся. Я делал только то, о чем ты меня попросил, рассказывал о погоде и новостях. И… иногда увлекался и добавлял от себя. Мне нужна была отдушина после бесконечных тренировок.
Коннор поскреб подбородок.
– Что еще? Что-то из этих писем мне нужно заучить и повторить при случае?
«Лишь одно: счастье Отем – величайшая ценность для тебя. Только и всего».
– Она тебе небезразлична, да?
– Разумеется, – ответил он. – Она вступилась за меня в День благодарения. Я сам постоял за себя в День благодарения. А теперь мы с тобой, старина, прошли клятый курс строевой подготовки. Отец меня обнял. Мы будем служить своей стране, у меня есть такая чудесная девушка как Отем, и она будет ждать меня дома.
Он кивнул на Отем – она сидела за столом для пикника и оживленно разговаривала с мистером и миссис Дрейк, а те слушали ее с гораздо большим интересом и вниманием, чем на День благодарения.
– Впервые в жизни родители относятся ко мне серьезно, – проговорил Коннор. – И, черт возьми, я это заслужил.
– Ага, заслужил, – согласился я. – А я был рядом с тобой, все это видел и обо всем этом написал. Так что хватило на несколько писем.
«На целую стопку писем».
– Ты как будто мой переводчик. – Коннор хлопнул меня по плечу. – И ты лучший, Уэс. Правда.
Он притянул меня к себе, и я обнял его в ответ.
– Только посмотри на них! – закричала Ма, сидевшая на другой стороне стола. – Лучшие друзья навек!
«На всю жизнь».
Коннор вернулся за стол, но я остался стоять, привалившись к изгороди, и смотрел на поле.
Через несколько минут ко мне подошла Отем. Все мускулы в моем теле напряглись от ее близости, я боролся с ее магнетическим притяжением, с желанием снова до нее дотронуться, крепко ее обнять и поцеловать так, чтобы этот поцелуй стал моим признанием. Все написанные мною слова повисли между нами, но эту дымку видел только я один. Нет. Если я ее поцелую, правда об авторе этих писем выйдет наружу, Отем поймет, что это был я… что это все время был я.
«Точно. Это значит уничтожить Коннора на глазах у всех. Невозможно, Носочный Мальчик».
– Странно, правда? – спросила Отем, глядя себе под ноги.
– Что именно?
– Вся эта церемония. Мы празднуем ваше возвращение и вашу готовность снова уйти. – В ее светло-карих глазах танцевали изумрудные и золотистые искорки. – Через две недели. Это уже так скоро.
Я открыл было рот, чтобы спросить, как у нее дела, как здоровье ее отца и как идут дела на ферме, но черная дыра у меня в животе всосала в себя все слова.
А может, я уже отдал все эти слова Отем.
– Такое чувство, что время утекает сквозь пальцы, – продолжала она. Потом посмотрела на меня снизу вверх. – Ты не обязан был это делать. Ты сделал это ради него.
– Я сделал это в том числе для себя, чтобы заплатить за университет.
Отем покачала головой:
– Ты мог бы найти другой способ, но пошел в армию вместе с Коннором.
– Он мой лучший друг.
«Я бы умер за него».
Она привстала на цыпочки и поцеловала меня в щеку. От аромата корицы, от прикосновения ее мягких губ я покраснел.
– Во всяком случае, ты не моральный урод и не задница, Уэстон Тёрнер.
«Нет, я просто лгун и мошенник, влюбленный в тебя».
* * *
Два дня спустя мы вернулись в Амхерст. Я забросил сумки в нашу квартиру, сменил форму на спортивный костюм и ушел, а Коннор отправился к Отем.
Я бежал по Плезант-Драйв, к территории студенческого кампуса, заставляя себя двигаться все быстрее и быстрее. Благодаря курсу строевой подготовки я был в отличной форме, лучшей за всю свою жизнь. Пожалуй, с таким уровнем можно было бы замахнуться на Олимпийские игры. Мне не нужно было смотреть на часы, я и так знал, что побиваю все свои предыдущие рекорды скорости.
Но эта дверь для меня уже закрыта. Я сам захлопнул и запер ее, а ключ вручил армии Соединенных Штатов.
В наушниках у меня играла песня «&Run» группы «Sir Sly».
«Тяжелый, как заходящее солнце…»
В холодном, свинцовом небе солнце исчезло за тучами, а я бежал мимо зеленых лужаек, разделенных подъездными дорожками, которые вели к домам. Трава на газонах подернулась инеем и отливала серебром, дыхание вырывалось у меня изо рта облачками пара, словно из трубы паровоза. Мимо меня студенты в куртках шагали на занятия, ссутулившись под порывами ветра. Я никого не узнавал, потому что никогда не стремился с кем-то подружиться. Если не считать Мэтта Декера и Коннора. Большего количества друзей мне никогда не требовалось.
«Я считаю цифры с нуля до одного…»
Возле здания факультета искусств я выключил музыку и, согнувшись, прислонился к стене, чтобы немного отдышаться. Я почти не запыхался, но грудь сдавливала какая-то печаль. Я сам выбрал этот путь и уже далеко по нему продвинулся, назад не повернуть.
Горло и легкие горели огнем, я вдруг осознал, что дорога, которую я годами отвергал, с которой пытался свернуть, задавался вопросом, нужно ли по ней идти, – это и есть мой путь.
Я не надеялся, что застану профессора Ондивьюжа. Может быть, он ведет занятия, а может, взял отпуск. И все же я постучал в дверь его кабинета.
– Войдите.
Я стянул с головы вязаную шапочку и открыл дверь.
– Уэстон Тёрнер, – проговорил профессор, откинулся на спинку стула и улыбнулся. – Или теперь к тебе следует обращаться «рядовой Тёрнер»?
– Можно просто «Уэс», – сказал я. – Хотя в последнее время я отзывался на прозвища «Эйнштейн», «недоносок» и «дерьма кусок».
