– Ты уверен?
Я хотел было ответить «да», но вместо этого сказал правду:
– Никогда еще не видел его в таком состоянии.
– Не понимаю, что же случилось. – Отем присела на качели, установленные на крыльце, ежась от ночной прохлады. – О каких деньгах шла речь?
– Дедушка и бабушка Коннора оставили им с Джефферсоном двенадцать миллионов. Каждому по шесть. В завещании сказано, что деньги будут выплачены наследникам по достижении совершеннолетия, если они продемонстрируют ответственность. Коннор всегда полагал, что в его случае это значит окончить университет и получить диплом, но, очевидно, его родители иного мнения.
– Почему Коннор просто не освободится от всего этого? Почему не возьмет кредит, если не хочет во всем зависеть от родителей?
– Шесть миллионов – это не та сумма, от которой так легко отказаться, – заметил я, присаживаясь на другой край качелей. – Но, что важнее, Коннор хочет, чтобы к нему относились с таким же уважением, как к старшему брату. Черт, он просто хочет, чтобы его любили, потому что он их сын.
– Я и не представляла, что все настолько плохо. – Отем снова взяла телефон и написала Коннору сообщение. Мы подождали несколько минут, потом она покачала головой. – Нет ответа.
Я отправил ему сообщение со своего мобильного:
Где ты?
Тишина.
«Где же ты, старик?»
Впервые в жизни я не понимал, о чем думает Коннор, что взбрело ему в голову, и это пугало меня сильнее, чем я готов был признать.
* * *
На следующее утро Коннор так и не появился. Дрейки, Ма и Пол завтракали за столом, ломящимся от яств, которых хватило бы на двадцать человек. Джефферсон и Кассандра, ничего не ведавшие о разыгравшейся накануне семейной драме, отправились прогуляться.
Волосы Отем пребывали в полном беспорядке, под глазами залегли круги. Миссис Дрейк выглядела не лучше.
– Он взрослый человек, Виктория, – сказал мистер Дрейк и пригубил кофе. – Вероятно, остался на ночь у кого-то из друзей. Да, Уэс?
Я кивнул, чтобы утешить миссис Дрейк.
– Думаю, да.
– С ним все будет в порядке, – заявила Ма. Ее тарелка была доверху наполнена булочками с корицей, яйцами и беконом. – Бог свидетель, если бы всякий раз, как этот олух, – она указала на меня вилкой, – сбегал из дома, я бы вышла замуж за шефа полиции.
Она засмеялась, но ее смех никто не подхватил.
Входная дверь распахнулась и с грохотом закрылась. В прихожей раздались быстрые шаги, и в кухню влетел Коннор, небритый, одетый в ту же одежду, в которой умчался вчера. Он швырнул на стол лист бумаги.
– Вот, папа, – сказал он. – Ты хотел ответственности. Вот тебе ответственность.
Никто не двинулся с места, все смотрели, как Коннор идет к холодильнику и достает апельсиновый сок. Отем попыталась заглянуть мне в глаза, но я быстро отвел взгляд.
Мистер Дрейк схватил бумагу, пробежал ее глазами, и у него опустились руки.
– Ты записался в армейский резерв?
Я подавился вдохом, как будто меня ударили кулаком под дых.
«Коннор, черт тебя подери совсем…»
Миссис Дрейк прижала руку к горлу.
– Ты серьезно? Армия?
– Резерв? – каркнула Ма. – С ума сойти. Я же буквально на днях говорила Уэсу…
Пол мягко накрыл ее ладонь своей, и Ма умолкла.
– А что, вас что-то не устраивает? – спросил Коннор.
Его мать молча смотрела на него во все глаза, весь ее сенаторский лоск и суровость разом исчезли, осталась просто перепуганная мать.
– Война в Афганистане… И в Сирии… Ты что, вообще не смотришь новости? Ситуация с каждым днем ухудшается.
– Значит, я буду служить, – огрызнулся Коннор. Его губы сжались в упрямую линию, такого решительного лица я у него еще не видел. Он осушил свой стакан и поставил его на стол, потом оглядел вытянувшиеся лица собравшихся. – Что? Служба моей стране – это недостаточно хорошо?
Сенатор открыла было рот, чтобы что-то сказать, но мистер Дрейк ее опередил:
– Нет, это очень ответственно. Служба – это смело и благородно. Не такое будущее я для тебя представлял, но есть служба подготовки офицеров резерва, и ты мог бы…
– Я не собираюсь становиться офицером. Если уж придется служить, пойду в пехоту, буду на земле, на передовой, если придется.
Миссис Дрейк побледнела.
– На передовой…
Коннор кивнул:
– Ага. Я прослужу свои два года, параллельно закончу университет, а если меня призовут на защиту этой страны, я готов.
– Хорошо, – сказал мистер Дрейк. Он машинально поигрывал краешком бумаги, которую Коннор швырнул на стол, будто бомбу. – Верно. Хорошо.
Он резко отодвинул стул от стола, встал и вышел из комнаты. Миссис Дрейк как зачарованная смотрела ему вслед, ее рот слегка приоткрылся. Наконец она медленно перевела взгляд на Коннора.
– Хорошо, – повторил он, схватил со стола ломтик бекона и вышел через дверь, ведущую на задний двор. Мгновение Отем смотрела ему вслед, потом быстро пошла за ним.
– Извините, Миранда, Пол, – проговорила миссис Дрейк, вставая. – Мне нужно переговорить с Уэсом. Наедине.
Я поднялся и прошел следом за ней в гостиную.
– Уэс, – сказала она, и ее голос дрогнул. Она боялась. – Это так опасно. Ну, какой из Коннора солдат? Он не создан для того, чтобы… брать в руки оружие и сражаться… – Она покачала головой, ее глаза округлились – она не могла поверить в происходящее. – Я не понимаю. Откуда у него эта идея?
– От меня, – через силу произнес я. – Он услышал это от меня. Я пытался придумать, как оплатить последний год обучения в университете, и подумывал о возможности записаться в армейский резерв.
Миссис Дрейк схватила меня за плечо.
– Уэс…
– Я запишусь. Отправлюсь вместе с ним. Мы сделаем это вместе, как делали все до сих пор.
– Правда?
Глаза миссис Дрейк блестели от слез, но теперь в них забрезжила надежда.
«Как я могу отказаться?»
– Я запишусь. Все будет хорошо.
– Ты можешь присмотреть за ним? Он совершенно не приспособлен для такой жизни. – Она сжала губы. – Боже, неужели уже слишком поздно? Мы не можем вернуться на призывной пункт и сказать им…
– Все будет хорошо, – повторил я. – Один выходной в месяц.
– Но война…
– Все будет хорошо, – сказал я в третий раз.
Больше мне нечего было ей предложить. Я не мог предсказать будущее, не мог сказать ей, что боюсь за Коннора не меньше ее. При мысли о том, что мой беззаботный друг возьмет в руки оружие или, еще того хуже, направит его на другого человека, мне становилось тошно. Вслух я сказал:
