Я потянулась через стол и накрыла его руку своей, потому что не знала, что сказать, как ему помочь. Я могла только взять его за руку.
Наши взгляды встретились, сине-зеленые глаза Уэстона потеплели, потом он посмотрел на наши соединенные руки, лежащие на столе. Его длинные пальцы охватывали мою ладонь, большой палец скользил по моей коже. В моем сне он большим пальцем гладил меня по щеке…
У меня часто забилось сердце, и я тяжело сглотнула.
– Уэстон…
Тут за окнами пекарни пронзительно засвистел ветер, его порыв принес и прилепил к стеклу газету, а потом унес прочь, в холодные объятия надвигающейся зимы. Уэстон замер и убрал руку.
– На улице холодно, – сказал он. – Как ты будешь добираться домой?
– Мы с Коннором должны были встретиться. – Я посмотрела на свои наручные часы. – Пять минут назад. Мы хотели пойти куда-нибудь поесть. Хочешь с нами?
– Нет, спасибо.
Я прикусила губу, не желая оставлять Уэстона одного. Мне хотелось снова взять его за руку или обнять. Он, конечно, уже взрослый, но у меня перед глазами стоял маленький мальчик на пустой улице, глядевший вслед уехавшему отцу.
«Я хочу снова его коснуться».
Эта мысль казалась одновременно ужасно неправильной и в то же время правильной. Я попыталась придумать, что бы такое сказать, желательно нейтральное.
– Ты уверен? Я слышала, твоя машина сломалась.
– Сломалась, – подтвердил Уэстон. – Но Коннор и один его приятель отогнали ее в ремонтную мастерскую, и, пока я был на занятиях в понедельник, ее починили.
У меня в груди потеплело, я испытала что-то вроде облегчения.
– Типичное поведение для Коннора, – проговорила я. – У него великодушное сердце.
Уэстон кивнул и начал быстро убирать свои вещи в сумку.
– На следующей неделе, когда ты познакомишься с его родителями, с твоей стороны было бы очень уместно сказать им об этом.
– Непременно скажу.
– Помяни черта, – пробормотал Уэстон и кивнул на дверь.
Вместе с порывом холодного ветра в пекарню влетел Коннор и быстро оглядел столики.
Увидев меня, он улыбнулся шире, но, когда заметил Уэстона, улыбка исчезла с его лица.
– Привет, – сказал Коннор. – Как дела?
Я встала и обняла его за шею.
– А мы как раз говорили о тебе.
– Вот как? – Он быстро меня поцеловал, не сводя глаз с Уэстона.
Уэстон тоже встал.
– Я как раз собирался уходить.
– Мы направляемся в «Боко 6», – сообщил Коннор. – Ты голоден?
– Не-а, мне и так хорошо. – Уэстон закинул сумку на плечо. – Увидимся дома.
– Пока, Уэстон, – сказала я.
– Ага.
Он толкнул входную дверь. Коннор, нахмурившись, наблюдал, как его лучший друг уходит. Я погладила его по голове – этой самой рукой я совсем недавно касалась руки Уэстона.
– Все хорошо? – спросила я, чувствуя себя лгуньей. Обманщицей. Изменщицей.
«Я просто утешала Уэстона, только и всего».
Коннор моргнул и посмотрел на меня.
– Думаю, да. Просто я нервничаю из-за Дня благодарения. Немного растерян.
– Не волнуйся. Я вот, например, с нетерпением жду этого дня.
– Тогда я передумал. – Он улыбнулся своей счастливой улыбкой, крепко обнял меня, и мы поцеловались. – Все просто прекрасно.
«Все прекрасно», – подумала я, когда мы вышли из пекарни прямо в объятия холодного ноябрьского ветра. Коннор обнимал меня за плечи сильными руками, его тело согревало меня. Я смотрела, как Уэстон идет к своей машине и садится в нее. Один.
«Все хорошо. Правда?»
Глава двадцать вторая
Уэстон
В среду вечером мы отправились в Бостон на «Хэллкете» Коннора, предварительно загрузив в багажник вещи, которых должно было хватить трем людям на четыре дня. Отем ехала на переднем пассажирском сиденье. Я устроился сзади, вставил в уши наушники и включил музыку, чтобы не слышать, о чем будет щебетать сладкая парочка. Мне было невыносимо видеть их соединенные руки, покоящиеся на автомобильной консоли.
Коннор весь издергался. Отем изо всех сил пыталась его успокоить, но я гадал, не жалеет ли она о том, что отправилась с нами, вместо того чтобы провести День благодарения вместе с собственным отцом.
Наконец мы подъехали к резиденции Дрейков, роскошному особняку, расположившемуся на Дартмут-стрит. Коннор заглушил мотор и, прищурившись, поглядел на дом.
– Чувствую себя так, словно вот-вот предстану перед судом, – пожаловался он. – Вещественное доказательство номер один, – добавил он, кивая на серебристый «Ягуар», припаркованный перед домом. – Джефферсон уже здесь.
Отем потрепала его по плечу, погладила по голове.
– Мне жаль, что ты так переживаешь.
Коннор вымученно улыбнулся.
– Не-а, мне нужно хорошенько испугаться. Моим родителям это понравится.
Отем ничего не сказала, но я почти прочитал ее мысли, видя, как она поджала губы.
«Коннор печется о себе и совершенно не думает о том, понравится ли Отем его родителям».
Коннор набрал нужную комбинацию цифр на панели, чтобы открыть кодовый замок, и распахнул дверь.
– Оставь надежду, всяк сюда входящий, – произнес он.
Дом гудел от разговоров и смеха. В воздухе витали ароматы свежеиспеченного хлеба, жареного мяса, тушенных в соусе овощей.
– Ух ты, как красиво, – проговорила Отем. Она завертела головой, и оборка на вороте ее простого синего платья шевельнулась, погладив белую шею. Девушка запрокинула голову, посмотрела на хрустальную люстру, висящую высоко под потолком, и из ее пучка высвободилась прядь волос, упав на чистый лоб. Отем поправила висевшую на плече сумочку. – Вот теперь уже я нервничаю.
Из гостиной появилась мать Коннора и приветствовала нас словами:
– Здравствуйте, мои дорогие.
Сенатор Виктория Дрейк очень эффектно выглядела в бледно-бежевом брючном костюме, на шее у нее поблескивала нитка жемчуга. Волосы она распустила, хотя на службу неизменно ходила со строгим пучком. Она излучала рафинированную элегантность и материнское тепло, однако ее глаза смотрели цепко. Эта женщина писала законы штата Массачусетс, а также диктовала правила семейства Дрейк.
– Привет, мама, – пробормотал Коннор.
Виктория обняла сына, сжала его лицо в ладонях и несколько секунд рассматривала, потом повернулась ко мне.
– Счастлива наконец-то увидеть тебя, Уэстон, – сказала она. – Выглядишь как никогда красивым.
