Папу выписали из больницы, и мама разместила его в комнате на первом этаже. Там имелась отдельная ванная, так что ему не придется подниматься по лестнице. Он настаивал, чтобы я сразу вернулась в Массачусетс, дабы не отставать в учебе и не пропускать работу. Мне очень не хотелось уезжать. Папа все еще выглядел страшно бледным и худым. Дела на ферме шли плохо и с каждым днем становились все хуже и хуже, особенно теперь, когда отец лежал в постели.
– Здесь ты ничего не сделаешь, – уговаривал меня папа. – Если хочешь помочь, возвращайся в колледж. Достигни своей мечты.
– Я уже не знаю, в чем эта мечта заключается, папочка, – вздохнула я.
– Ты поймешь со временем, и когда это случится, ты удивишься, что не замечала очевидного прежде, ведь ответ все это время был у тебя под носом.
В кафе-пекарне я увидела Уэстона – он сидел на своем обычном месте в углу, обложившись учебниками. Он что-то быстро записывал в тетрадь: губы плотно сжаты, взгляд прикован к листу бумаги. Я поздоровалась с Филом, зашла в заднюю комнату за зарплатой, потом снова выскользнула в зал и поскорее разорвала конверт, торопясь встретиться лицом к лицу с неизбежным.
Увидев проставленную в чеке сумму, я замерла, приоткрыв рот, на глаза навернулись слезы – на пятьсот долларов больше, чем положено.
«Господи, Эдмон…»
– Ты в порядке?
Сидевший за столом Уэстон смотрел на меня в упор, на его лице было написано беспокойство. Я вытерла слезу и села на стул напротив него, положив чек на стол.
– Доброта Эдмона выбивает меня из колеи. Он выдал мне премию в честь Дня благодарения. – Я пальцами изобразила в воздухе кавычки. – Вот только это никакой не бонус. Эдмон хочет возместить мне деньги, которые я потеряла, отправившись в Небраску.
– Вполне в духе Эдмона. Но ты не любишь становиться объектом благотворительности, – заметил Уэстон.
Я покачала головой.
– Гордость – странная вещь. Если бы человек, который мне небезразличен, попал в беду, я бы не задумываясь дала ему денег. Почему же так трудно принять помощь?
Уэстон кивнул.
– Ага, мне это знакомо. Но ты справишься? – Он указал на конверт. – С деньгами у тебя все будет в порядке?
– Не знаю. – От страха меня начало подташнивать. – Я действительно не знаю, смогу ли остаться в колледже. И вообще, нужно ли мне дальше учиться. Моя семья так страдает, что я чувствую себя эгоисткой. Я чувствую, что ничем не могу им помочь, вдобавок я так далеко от них.
– Насколько все плохо? – спросил он.
– Не блестяще. Еще до сердечного приступа папа испытывал недостаток в рабочих руках. Вероятно, он сам работал на износ, чтобы восполнить нехватку рабочих, а ведь сейчас посевная. Это самый важный сезон в году, и мой брат говорит, что мы должны банку деньги по старой ссуде. Папе придется продать часть земли, чтобы погасить долг.
Лицо Уэстона стало задумчивым, он кивнул. Этот парень все замечал и ничего не упускал.
«Его блестящий ум…»
Я выдохнула и помахала рукой.
– Вообще-то я ненавижу разговоры о деньгах. Мне казалось, спортивный сезон закончился. Что такой бегун, как ты, делает в подобном месте?
– Лучшие углеводы в городе.
Я рассмеялась и указала на лежавшие на тарелке хлебные корки, оставшиеся от сэндвича Уэстона.
– Ты будешь это есть?
– Угощайся.
Я откусила кусок хрустящего хлеба.
– Углеводы я могу себе позволить. А вот деньги принимать тяжело.
– Так всегда, – заметил Уэстон.
Я снова засмеялась и указала на его учебники.
– Я тебя отвлекаю?
– Я в порядке, – сказал Уэстон, глядя на меня с теплотой. – А ты?
– Не особенно. В довершение всего я паникую из-за учебы и из-за проекта для Гарварда. – Я пригладила волосы, перебросила длинные пряди за спину. – Я просто тону. Если я не доберу баллов, у меня возникнут проблемы уже сейчас, а о Гарварде вообще придется забыть.
Уэстон кивнул.
– Я получил стипендию от НССА, и ее хватало только до этого года. Мне удалось растянуть ее на текущий год, потому что родители Коннора платят за жилье. А вот следующий год?
Он пожал плечами.
– Кредит на учебу? – предположила я.
– Не хочу вешать на себя еще и этот долг. Моя мать всю жизнь живет в долг. Подобная перспектива пугает меня до икоты. Вот, подумываю, не записаться ли в армейский резерв.
Я откинулась на спинку стула.
– Армия. Ты серьезно? Ситуация в Сирии сейчас очень обострилась, да и война в Афганистане, похоже, никогда не закончится.
– Это же просто резерв, – заметил Уэстон. – Один выходной в месяц.
– А если он совпадет с соревнованиями?
Он снова пожал плечами.
– Самое главное – мне нужно позаботиться о матери и сестрах, а чтобы это сделать, мне нужен диплом и приличная работа.
«Мать и сестры. Ни слова об отце. Уэстон никогда не говорит о своем отце».
– Мне так хочется познакомиться с твоей семьей, с нетерпением жду этих выходных, – сказала я.
– Лучше морально подготовься, – посоветовал мне Уэстон. – Ты буквально окажешься в одном из фильмов Марка Уолберга.
Я засмеялась.
– Кажется, Коннор ужасно нервничает из-за этого дня. Родители и впрямь так сильно на него давят?
– В глубине души Дрейки хорошие люди, – ответил Уэстон. – Они хотят, чтобы Коннор был лучше, просто не понимают, что для этого ему не обязательно заниматься отцовским бизнесом, политикой и учиться в колледже.
Я кивнула.
– Думаю, он был бы счастливее, открыв свой спортбар.
– У него бы отлично получилось. – Уэстон постукивал по бумаге шариковой ручкой. – По крайней мере, диплом экономиста ему в этом поможет, даже если он и не желает с головой погружаться в науку.
– Могу я задать тебе вопрос?
– Конечно.
– А ты сам хочешь посвятить свою жизнь экономике? Уолл-стрит?
– Почему бы и нет? – медленно проговорил он.
– Не знаю. – Я улыбнулась и посмотрела на него с прищуром. – С одной стороны, мне кажется, что ты не создан для работы с цифрами и деньгами. С другой стороны, я думаю, из тебя получился бы отличный, беспощадный стервятник с Уолл-стрит.
Сначала у него округлились глаза, потом его улыбка стала шире – искренняя улыбка, лишенная иронии или язвительности. Она становилась все шире, и в итоге Уэстон засмеялся своим низким голосом. Смешок получился очень сексуальный.
– Смейся сколько хочешь, – усмехнулась я. – Должна сказать, сейчас я немного горжусь собой.
