– Я так и настроился. – Коннор приоткрыл один глаз и лениво мне улыбнулся.
Я прикусила губу, но рот сам собой расплывался в улыбке.
– Ночью все было очень хорошо.
– Очень хорошо? – Коннор проворно ухватил меня за руку и подтянул к себе. – Я не могу отпустить тебя с этим жалким «очень хорошо».
Я засмеялась и игриво ткнула его в грудь.
– Мне пора на работу. И, возможно, я слегка преуменьшила.
Он нежно меня поцеловал.
– Я рад, что ты осталась.
«О боже, бабочки в животе».
– Я тоже. – Я провела пальцами по его волосам. – Не могу перестать улыбаться.
Коннор снова меня поцеловал.
– Не хочу, чтобы ты уходила.
– Но я опоздаю на работу.
Он посмотрел на окно, закрытое опущенными жалюзи.
– Еще темно. Ты каждое утро так встаешь?
– В пекарне работа начинается рано. – Я села, прикрывшись простыней. – Не возражаешь, если я сделаю кофе?
Коннор уже откинулся обратно на подушку.
– Не-а. Будь как дома.
– Не одолжишь мне одну из своих футболок, чтобы мне не расхаживать по дому голышом?
Я еще не была готова надевать свое платье, мне хотелось вначале еще раз ощутить на себе руки Коннора. Хотелось надеть что-то из его вещей и вдохнуть запах его одеколона, мыла и невероятный запах его самого.
– В комоде, – пробормотал Коннор. – Второй ящик.
Я выскользнула из постели Коннора, оставив простыню на кровати, подошла к комоду. В ящике я нашла темно-серую футболку с V-образным вырезом. Мне показалось, что для Коннора она маловата, зато мне как раз подошла. Я натянула ее через голову и сделала глубокий вдох.
«Ух ты».
У меня по коже пробежало электричество. После стирки на ткани остался слабый запах одеколона, но не обычного одеколона Коннора – запах был более резкий и сильный, он ударил мне в голову. Я взбодрилась лучше, чем после чашки кофе, пришлось крепко сжать бедра.
«Что это такое?»
Я пошла на кухню, чтобы разбудить пребывающий в замешательстве разум чашкой кофе, на ходу поднесла край рукава футболки к носу и опять вдохнула приятный аромат.
«Ух ты».
Можно подумать, эту футболку пропитали мужскими феромонами, но почему-то, вдыхая их, я чувствовала себя иначе, не как в объятиях Кон-нора.
– Ой, перестань.
Я дала себе слово выбросить из головы странные мысли и просто наслаждаться настоящим. Прочитав то стихотворение, я поняла простую истину: Коннор очень многогранная личность, и мне еще предстоит открыть все его достоинства.
При мысли о новых открытиях – в частности, эта новизна так нравилась мне в любых новых отношениях – я мечтательно улыбнулась и повернула за угол. На кухне горел свет, я резко остановилась и ойкнула от неожиданности.
У обеденного стола стоял Уэстон, хватал разложенные на столешнице тетради и бумаги и быстро, с силой запихивал их в сумку, как вор, набивающий мешок краденым добром.
Услышав мой возглас, он вскинул голову и оглядел меня с ног до головы. Его взгляд скользнул по моим голым ногам, по бедрам, по маленькой груди. Я немедленно скрестила руки на груди, как будто была голая.
– Привет, – промямлила я. – Не знала, что ты здесь. То есть не думала, что ты не спишь.
Уэстон молча смотрел на меня. Рот у него приоткрылся, и кончик языка коснулся верхней губы. Потом он дернулся, как человек, очнувшийся ото сна, и его лицо снова окаменело.
– Какого черта на тебе надето?
Я вздрогнула и опустила глаза.
– Одна из футболок Коннора.
– Это моя футболка.
Еще секунду Уэстон смотрел на меня, потом отвел взгляд и резким движением закрыл молнию на сумке.
– Ой, – пробормотала я, чувствуя, как краснеют щеки, а все тело прошибает пот. – Она лежала в его комоде.
– Футболка моя, – повторил Уэстон.
– Извини. Я ее сниму.
Он вскинул голову и уставился на меня округлившимися глазами.
– Не сейчас, – поспешно добавила я. – В смысле, я просто…
– Забудь, – оборвал меня Уэстон, выпрямился и закинул сумку на плечо. – Дрейки присылают домработницу раз в неделю. Она занимается стиркой… и иногда путает наши вещи.
Я была готова поклясться, что увидела боль в его сине-зеленых глазах, а потом их взгляд снова стал ледяным.
– Я ухожу. Увидимся.
Мне стало обидно – надо же, он и минуты не желает находиться в одной комнате со мной. Я потянула вниз край футболки – его, Уэстона, футболки, – чтобы еще больше прикрыть бедра.
– Уэстон?
– Что? – буркнул он, берясь за ручку входной двери. Он даже не повернул головы.
– Мне не хватает наших разговоров.
Его плечи едва заметно дрогнули.
– Каких разговоров?
Я прислонилась к барной стойке.
– Никаких. Хорошего тебе дня.
Уэстон помедлил еще мгновение, потом издал какой-то горловой звук и вышел, на прощание хлопнув дверью.
В квартире установилась тяжелая тишина, вдруг стало очень холодно и темно. Я вернулась в комнату Коннора, сняла футболку Уэстона и положила ее в корзину для грязного белья, потом подняла с пола скомканное платье.
– Выпила кофе? – сонно пробормотал Коннор.
– Нет, мне уже пора возвращаться к себе, – ответила я, застегивая пуговицы. – Принять душ, переодеться.
– Ладно.
Я взяла свои туфли и сумочку, наклонилась, поцеловала Коннора и проговорила:
– Хорошего тебе дня.
Еще секунду я медлила, потом поцеловала его еще раз, пытаясь вернуть тепло этого утра, уничтоженное холодностью и резкостью Уэстона.
Ленивая улыбка Коннора стала шире.
– Уверена, что не можешь остаться?
– Нет, я и так уже опаздываю.
– Я позвоню тебе позже.
– Хорошо, – согласилась я. – Пока.
Я поспешно вышла из квартиры, в голове вертелись слова моего отца: «Если слышишь, что в траве ползет змея, лучше прислушайся».
Уэстон просто моральный урод. Такое поведение вполне в его духе, и у меня нет оснований считать иначе. За последний месяц он едва удостоил меня пары слов. Стоило мне войти в комнату, как он тут же уходил, сказав напоследок какую-нибудь колкость. И все же…
Я всегда чувствовала, что Уэстон не такой уж плохой человек, просто не хочет этого показывать, я подозревала, что он нарочно поддерживает репутацию ублюдка, потому что она его защищает. Конечно, я не могла этого доказать, просто знала, и все. Чувствовала на подсознательном уровне. И это знание делало меня нечувствительной к его колкостям.
