– Спасибо, дядя Сед. Мне все больше и больше не хватает ее мудрости.
– Как и всем нам, дорогая, – сказал Сед. Он выбросил окурок и медленно встал. – Старые кости требуют мягкого кресла.
– Тебе не обязательно выходить на улицу покурить, дядя Сед.
– Да, знаю. Я пообещал Энни, что никогда не буду курить в доме. А теперь спокойной ночи. Я так понимаю, завтра вечером мы все идем в гости к Дане. Брук что-то задумала на вечер, поэтому никто не знает, что нас ожидает.
– Будет весело просто провести время со всеми. Спокойной ночи, дядя Сед.
– Спокойной ночи, Тауни.
* * *
Сед принял душ, надел пижамные штаны, которые с каждым днем все больше на нем висели, и откинулся в кресле.
– Что ж, вот и наша третья девочка призналась, почему она так стремилась сюда попасть, Энни. Ты всегда говорила, что пути господни неисповедимы.
Он снял со спинки стула одеяло, которое Энни сшила специально для него, и накрылся им.
– Кажись, я замерзаю сильнее, чем раньше, но ведь кожа старика тонкая, а тело изнашивается. Сегодня мне было страшно, Энни. Я увидел, как этот шикарный парень подъехал на блестящей спортивной машине, и начал усердно молиться. Но она приняла правильное решение. Нет, никакой я не ангел. Господь свидетель, тебе придется долго умолять, чтобы меня провели через жемчужные врата, но я чувствовал себя почти как тот ангел из сериала, который мы когда-то смотрели. Как же его звали? Эдвард? Нет, не он.
Он потянул себя за ухо и нахмурился, а потом хлопнул себя по бедру.
– Эрл! Так его звали. Помнишь, как он мог появляться рядом с той девчушкой, чтобы ее спасти, но Бог не позволял ему вмешиваться. Ох, сегодня я точно почувствовал себя Эрлом.
Его глаза закрылись, и он глубоко вздохнул.
– Ты свято верила, что я справлюсь с этой задачей, когда оставляла меня здесь одного. И теперь каждое утро я молюсь, дорогая, чтобы мне это удалось.
Глава девятнадцатая
Это было обычное субботнее утро. Коттеджи заселены, а это означало, что будет много уборки, но Брук рядом и готова помогать весь день. Тауни сняла груз с плеч и рассказала обо всем Седу, а еще приняла для себя решение и поклялась, что никогда не станет о нем сожалеть. Так почему же тогда в то утро у нее на сердце было так тяжело?
Она стояла и смотрела на свое отражение в зеркале. Жаль, что она не умеет видеть насквозь и не может заглянуть в свое сердце. Может быть, тогда она бы поняла, как избавиться от этого тягостного чувства. Проходя мимо полки со своими вещицами, она добавила к ним окурок, найденный накануне вечером возле скамейки, и обвела вокруг него указательным пальцем.
– Спасибо, дядя Сед.
Она пыталась побороть в себе злость, пока шла в кафе, но это чувство только еще больше усилилось, когда она увидела, как Харпер непринужденно насвистывает, а Дана разговаривает с Брук о предстоящем вечере. Они заслужили свои колечки из дыма, а она нет, потому что у нее не хватило смелости открыть им свою большую страшную тайну. Если бы они знали, то никогда больше не доверили бы ей не только вести отчетность компании, но и даже складывать в прачечной полотенца.
– Доброе утро, – поприветствовала ее Харпер.
– С чего бы оно доброе? – огрызнулась Тауни.
– Мы живы. У нас есть работа, и мы неплохо зарабатываем, – ответила Дана.
– Похоже, что кто-то все-таки казнит себя за свой выбор, – произнес Сед, выглянув из окошка для раздачи.
– Тетя Тауни, ты чего такая кислая? – спросила Брук.
Тауни молча пронеслась мимо и зашла на кухню. Она набрала в тарелку бекона, яиц и печенья, а затем придвинула табурет, чтобы поесть прямо здесь, в рабочей зоне.
– Отнесите-ка это в столовую, юная леди, иначе все захотят есть тут и будут мне мешаться, – сказал Сед тоном, не терпящим возражений. – И вообще, откуда у тебя это Иисусово настроение? Я думал, вчера вечером все было в порядке.
– Они все раскрыли карты, а я не могу. А что за Иисусово настроение?
– Энни впадала в него примерно раз в год. Это такое настроение, когда с тобой не смогут ужиться ни сам Христос, ни один из ангелов на небесах. Я думаю, ты получила его в наследство от бабушки вместе со способностью принимать правильные решения. Это пройдет, но день уйдет точно, – ответил он. – А теперь кыш из моей кухни. Не хватало мне тут еще Иисусова настроения. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на что-то, кроме солнечного света и счастья.
Она бросила на него злобный взгляд и отнесла свою тарелку обратно в столовую, где села за столик в углу, чтобы не разговаривать с сестрами. Интересно, им тоже передался ген Иисусова настроения? Если так, то она точно не хотела бы находиться рядом, когда это с ними случится, потому что ощущения были ужасные.
На кухне у Седа стояло радио, и он весь день слушал классическую кантри-музыку. Если кому-то из посетителей кафе не нравится кантри, то пусть ходят в другое место – так говорила бабушка Энни. Тауни вонзила вилку в яичницу и уже собиралась положить ее в рот, как Кенни Роджерс запел песню «Игрок». Даже после того, как песня закончилась, ее строки продолжали звучать в голове Тауни.
Накануне вечером ей выпала счастливая карта. Но сегодня утром она держала в руках явно проигрышный расклад и не могла даже нормально блефовать.
– Ты готова рассказать нам, что тебя грызет? – спросила Харпер с другого конца комнаты.
– А ты готова мне рассказать, спишь ли ты с Уайаттом?
– Вообще-то, это личное, – сказала Харпер, и ее теплый взгляд мгновенно сменился на ледяной.
– Что происходит? Вы ведете себя так же, как в первый день нашего приезда. Неужели мне нужно позвать сюда дядю Седа? – спросила Брук.
– Завтрак готов. Подходите и угощайтесь, – крикнул Сед. – Не трогайте ее. Она поймала дурное настроение, как бывало с бабушкой Энни, и ей потребуется некоторое время, чтобы разобраться в своих чувствах и преодолеть эти трудности. Просто оставьте ее в покое, чтобы она могла сама справиться.
Тауни вытянула руки вперед. Правая осталась пуста, а в левой лежала история о том, почему ее приговорили к общественным работам. Вес левой руки висел мертвым грузом у нее на сердце, но она была не готова его отпустить. Она отодвинула стул и, оставив завтрак на столе, вышла из кафе и отправилась в прачечную.
Брук не проронила ни слова, когда вошла в прачечную, а просто молча отправилась убирать комнаты рыбаков, которые съехали еще до рассвета. Чувство вины попыталось кольнуть Тауни в самое сердце, но оно не смогло пробиться сквозь крепкий панцирь. Она должна была позволить Брук поделиться радостью о том, что ее наказание закончилось и ей больше не нужно оставаться одной в кабинете после уроков. Однако сейчас Тауни могла думать только о пустой правой руке и о том, что ей придется взвалить на нее часть тяжелой ноши, если она захочет обо всем рассказать сестрам и племяннице.
