Я уже не надеялся на ответ. Писать Еве Килтер вошло у меня в привычку. Пусть даже толку от этого не было, я писал для очистки совести, делал то же, что и моя бабушка на воскресных службах, – возносил молитвы в пустоту. Но однажды январским утром, когда я сидел дома один и готовился к пробному экзамену по физике, вдруг зазвонил телефон. Резковатый голос в трубке явно принадлежал американцу. “Ричард Бек, театральный агент”, – представился мой собеседник и спросил, не я ли Дэниэл Джаррет, который ему писал.
– Упорства, мой друг, вам не занимать. Я никогда в жизни не пересылал столько писем. – Звонил он по просьбе Евы. – Видите ли, она велела с вами связаться, прощупать почву: а вдруг вы маньяк-рецидивист и обитаете в гараже? В интернете ведь полно придурков, жаждущих познакомиться с хорошенькой актрисой, так что лучше перестраховаться.
Я ответил на все вопросы и сказал, что хочу поговорить с Евой о съемках в “Кудеснице”.
– Вряд ли она откажет. Ей неловко, что она вам так долго не отвечала, так что я ей передам, хорошо?
На другой день пришло от нее письмо с адреса на Yahoo, она предлагала встретиться и поговорить. У нее скоро премьера в театре “Янг Вик”
[14], но она может “выкроить часок” в определенные дни, “где-нибудь в Ватерлоо”. Я почитал в интернете отзывы о тамошних ресторанах, и мы договорились о времени.
И вот она сидит напротив меня за столиком, и мне осталось лишь задать вопрос так, чтобы ее не отпугнуть.
Официант принес два капучино и печенье. Расставил все на столе, задумался, куда передвинуть сахарницу. Ева потерла пальцем лоб, будто соскребала пятно с ковра.
– Все равно куда, – сказала она, – мне сахар не нужен.
– Мне тоже, – сказал я.
И он ушел, зажав под мышкой поднос.
– Так о чем я говорила? – спохватилась Ева.
– Вы сказали, что почти его не помните.
– Верно, верно, не помню. – Она посмотрела на свою чашку, развернула ее другой стороной – оказалось, что она левша, как моя мама. – Пожалуй, самое яркое воспоминание – как тихо стало после всего на съемочной площадке. Съемки прервали – кажется, на неделю, – потом возобновили. Внимание, мотор! – а никто не готов. Всем съемки были в тягость. А особенно гримерам, понимаете? Очень они горевали, Хлоя им была как родная. Все просто отбывали номер, пытались не сорваться. Но сцен впереди много, а сосредоточиться трудно. Я уж и не помню, как досняли до конца. Все дубли испоганили, честное слово. Все сгубили. – Она положила обе ладони на скатерть и заглянула мне в глаза, словно собиралась прочесть в них мою судьбу. – Вот что, если вдруг вам покажется, будто я жалуюсь, киньте в меня чем-нибудь, ладно? Я не шучу. Знаю, все наши трудности – ничто в сравнении с вашими, я просто рассказываю, каково нам пришлось. Честно говоря, с той минуты, как мы узнали, сериал был обречен. Помню, самым большим ударом это было для Мэксин, в последних сериях она очень неровно играла, на нее больно было смотреть. Всю душу вложила в эту роль, создала шедевр – и утратила веру. Нет, не в фильм сам по себе. Просто у нее пропало желание сниматься. Ведь она много времени проводила с Хлоей, гримировалась у нее. И помню, как она мне сказала под конец съемок – своим фирменным голосом: “Лови момент, детка, продолжения не будет”. И, ясное дело, была права. Сама не захотела продолжения. Я ее, пожалуй, понимаю, но я тогда была еще девчонкой, на меня предложения не сыпались. А она сразу же снялась в фильме о лорде Лукане – видели? На мой взгляд, фигня. Но опять же, все мы были выбиты из колеи. Я с тех пор вообще завязала с телевидением, вы в курсе?
Я помотал головой.
– Ничего. Ну да ладно, хватит жалобных песен. Я о том, как на всех отразились те события.
За разговором она прихлебывала кофе и то и дело умолкала, чтобы промокнуть молоко с губ, и я ждал, пока она снова заговорит. Нет, четкой стратегии у меня не было, я не выуживал у нее сведения, как инспектор Барбер, но линию поведения я все-таки продумал. Сначала дал ей немного освоиться. Она направляла беседу в нужное ей русло, а я при каждом удобном случае сворачивал на отца. Понимаю, это дурной тон, даже черствость. Можно сказать, актерство в духе самого Фрэна Хардести. Гордиться тут нечем, и сейчас я бы так вести себя не стал, но тогда, в восемнадцать, я все еще заново учился быть человеком.
– Помните, за что его уволили? – спросил я, не глядя на нее.
– Нет, – отозвалась она. – То есть… ходили слухи.
– Да? Какие же? – Я со звоном поставил чашку, вздохнул. – Вам лечили когда-нибудь зубы?
– Что?
– Вам зубы когда-нибудь лечили? Пломбу ставили? Понимаете, о чем я?
– Конечно.
– И вначале делают укол, так? Обезболивают.
– Новокаин?
– Да, именно. – Я заглянул ей в глаза. – С тех пор как это случилось, мне точно новокаина вкололи. Что бы вы мне ни сказали, Ева, больно мне не будет. Я вообще ничего не почувствую.
Она провела рукой по волосам.
– Да, но я не знаю, правда ли это. Слышала, вот и все. За что купила, за то и продаю.
– Понимаю.
– Ну хорошо… – Она теребила ожерелье. – Кое-кто из съемочной группы – из тех, кто более-менее близко знал Барни Седдона, – намекал, будто бы кое-что от него слышал.
– Что?
– Рассказывают, Хлоя дважды была беременна от вашего отца. И он заставил ее сделать… даже говорить не хочу, ненавижу это слово.
– Аборт?
Она кивнула.
– Точнее, два. Оба раза. Вот что я слышала.
– Так, – сказал я, – для меня это новость. – Голос у меня даже не дрогнул. Совсем не то ожидал я услышать, но дал ей возможность рассказать в подробностях. – Но разве за это увольняют?
– Я и сама удивилась. Но говорили – а я лишь повторяю, – говорили, Хлоя однажды плакала, когда снимала грим Мэксин, и та спросила, что случилось. И когда Мэксин узнала, то буквально места себе не находила. От ярости. Позвонила Деклану Палмеру и сказала: чтобы к вечеру духу его здесь не было! Вот и все. Палмер вызвал его к себе, и отец ваш так бушевал, просто ужас. Сама-то я не видела, меня в тот день не было на съемках, но рассказывали, он схватил стул и чуть не выбил окно.
Все это время я следил за ее лицом. Заметил, как над верхней губой выступили капельки пота, как дрогнули веки, глаза забегали. Я думал, что с моим жизненным багажом наверняка сумею распознать явную ложь. Но Ева была хорошей актрисой, и я не мог прочитать ее мысли. И стал наседать – слишком уж поспешно, чересчур напористо.
– Насколько близко вы с ним общались на съемках?
– Да как вам сказать. – Она неуверенно улыбнулась. – Смотря что понимать под общением, мсье Пуаро.
