Я встал, потому что не доверял его рассказу и своими глазами хотел убедиться. Но когда вгляделся внимательней, все сомнения улетучились. На каждом камне краснела отметина, поблекшая, но еще различимая. Были их тут сотни – нет, тысячи. Когда я добрел до середины луга, отец свистом позвал меня обратно. Я повернул назад; ружье в чехле он вскинул на плечо. Солнце окрасило багрянцем утесы за его спиной, и передо мной стоял прежний Фрэн Хардести. Когда я вернулся, он спросил:
– Ну что, веришь?
– Да, – ответил я, но в душе понимал, что мазки эти – очередная хитрость, игра на публику. Может быть, он до того привык врать самому себе, что перестал отличать ложь от правды.
Отец зашагал с холма.
– Вся беда в том, что мы с матерью так и не поговорили, как она обещала; так и не прижился я здесь. Но не в том дело. Главное, она мне помочь пыталась, чтобы я со здешним краем сроднился. Ей было не все равно. А отец на мои желания плевать хотел. Он и ферму продал, не спросив меня, – что ж, я не в обиде, я к этому был готов, привык получать по башке от мироздания – возможно, за дело. Вот так-то. – Он откашлялся. – Больше мне нечего тебе дать, сынок. Все.
– Мне все равно, – сказал я.
– Понял. Ну а мне – нет.
Назад через поле мы шли молча. Я весь день ничего не ел, не считая скверного завтрака в “Белом дубе”, и меня мучили голод и стыд. Отец, должно быть, решил, что я сошел с тропы помочиться, и крикнул:
– Эй, давай, пока есть где! Вон против той калитки. А я подожду.
– Мне не хочется.
– А мне виднее, – сказал он.
Я уставился на него.
– Давай. Это не просьба, это приказ.
Он маячил за моей спиной минут пять, пока не увидел у меня под ногами мокрую дорожку, от которой шел пар.
– Вот видишь. В баке пусто никогда не бывает. Я-то знаю.
Мы обогнули сарай с машинами. Одна из собак бежала по тропинке прихрамывая, металась от сарая к сараю, словно муха с оторванным крылом.
– Погоди, пойдем другой дорогой, – сказал отец, когда я свернул вправо.
Мы пересекли двор, где на вертушке сушилась одежда старика, а на решетке у дверей были свалены горой резиновые сапоги. В окне гостиной мерцал телеэкран. Сбоку от дома был пристроен сеновал, к нему вела гравиевая дорожка. Отец ввел меня на сеновал через широкие распахнутые двери.
То, что я расскажу тебе сейчас, я всегда держал в уме. Мою версию событий того дня знают немногие – пять-шесть полицейских, трое соцработников, десяток психиатров, друг и близкая мне женщина, с которой я могу обсуждать свое прошлое. Все они задавали один и тот же вопрос: не боялся ли я, что отец и меня там тоже убьет? У меня вошло в привычку отвечать “нет”. Я всегда объяснял: вздумай он меня убить, убил бы раньше, на стоянке, где он расправился с Хлоей. Знаю, почему я уцепился за этот ответ, – потому что инспектор полиции с самого начала остался им доволен, вот и все. Ни к чему лишний раз приоткрывать темные уголки души.
Но если уж говорить правду, я и в самом деле думал, что отец убьет меня там, на сеновале. Нутром чуял – убьет. Когда он сказал: “Видишь транспортер – вон тот, на колесах, с лентой? Будь другом, включи”, я увидел ржавый стогомёт и решил: вот моя смерть. Представил, как отец взгромоздит меня на ленту и поеду я вверх, а потом рухну вниз, на бетонный пол, и так снова и снова, и под конец уже не встану. Все эти годы я никому не сознавался, чтобы не подумали: как могло такое прийти в голову мальчику из хорошей семьи в столь нежном возрасте? Надеюсь, ты меня поймешь. Раз я могу вообразить столь изощренную пытку, то неужели склонность к насилию у меня в крови? Подумай над этим обязательно, когда придет время.
– Да не смотри на меня так, тебе работа досталась легкая, – сказал он. – Раньше его приходилось вручную заводить, как газонокосилку, а теперь там хороший мотор. – Он велел мне перенести пыльный, похожий на аркан провод поближе к розетке и вставить в сеть вилку. И ничего. – Так. Нажми вон на ту зеленую кнопку. Да уши заткни!
Каждую ночь во сне я слышу гул и скрежет стогомёта. Случалось тебе стоять на стройке возле динамо-машины под низкий тягучий рокот? Или слышать на платформе, как останавливается поезд, скрежеща тормозами? Этот звук похож и на то и на другое. Я часто слышу в ночи этот далекий лязг. Дзага-дзага-вжик! Словно кто-то невидимый запускает машину. Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
На кухне сидел мой дедушка с поникшей головой, на свитере алела струйка крови, похожая на варенье. Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
– Дальше я один, Дэн. Надо кое-какие дела уладить.
Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
Фрэн Хардести, положив сильную руку мне на плечо, повел меня дальше, мимо раковины.
– Захочешь в туалет – вон ведро. А еды на полках полно. Даже кока-кола есть, несколько банок, выдуй хоть все разом, почему бы и нет? Никто и не узнает. – Он втолкнул меня в чулан.
Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
– Садись. – Он усадил меня на ящик с жестянками помидоров, отодвинул стремянку. – Я сейчас. – Потом дернул шнур, и свет погас. Он закрыл дверь.
– Папа, ты куда? – спросил я.
Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
Он повернул ключ в замке, звонко щелкнул засов.
Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
Я остался почти в полной темноте.
– Никто тебя там не тронет, дружок… Сиди тихо, – услышал я нетвердый дедушкин голос.
Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
– А как же ты? – отозвался я.
Дзага-дзага-вжик!
– Обо мне не тревожься… я его не боюсь… и не такое видал.
Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
Я звал его, но он не отвечал. Погас последний лучик света – это в замок вставили ключ. Скрипнула и открылась дверь.
Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
Отец стоял на пороге в лучах заката, с моей сумкой в руках. Протянул мне ее торжественно, будто возложил на могилу венок.
Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
– Свет включи, если хочешь, – усмехнулся он. – Вот он, шнур.
Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
Я прижал сумку к себе, точно лучшего друга.
– Я думал, ты меня домой отвезешь.
Он стоял потупившись. Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
– Здесь тебе будет лучше, сынок, поверь. – Так он и твердил, до самого конца: поверь, поверь, поверь, поверь. Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик! Он втянул носом воздух. – Прости, что так мало дал тебе, Дэн. Никогда не думал, что до этого дойдет.
Дзага-дзага-вжик! Дзага-дзага-вжик!
И отступил назад, запер чулан.
