– Мы ехали в Лидс, – сказал я.
Отец гневно сверкнул на меня глазами.
– Эй, что я тебе говорил в машине?!
– А что там, в Лидсе? – спросил старик.
– Для тебя – ничего интересного.
– Я не тебя спрашиваю, а его.
– Что за разговорчики – я тебе разрешал? Нет. Сядь. – Отец выдвинул из-за стола стул, толкнул по выложенному плиткой полу. – Папа, тебя ноги не держат. Колени отказывают?
Старик долго смотрел на него.
– Что тебе здесь надо, Фрэнсис?
– Садись – или я тебя сам усажу. Выбирай.
После секундного раздумья дедушка опустился на стул – нехотя, обиженно.
Отец тем временем расстегивал чехол.
– Так ты и не ответил, где патроны.
Из чехла он вынул ружье – коричневое, блестящее, как конский каштан. Увидев его, я охнул, но дедушка и глазом не моргнул.
– За вещами ты, папа, следишь, этого у тебя не отнять, – похвалил отец. И, полюбовавшись темным отполированным стволом, откинул его. Ствол переломился надвое. Отец достал из ранца два оранжевых патрона, вставил в ружье – с полным безразличием, будто батарейки в пульте менял, – и защелкнул ствол. И, целясь старику прямо в лоб, рявкнул:
– Где патроны?
– Хоть застрели меня, не скажу.
– Дело твое.
Старик задрал голову. Пошарив по столу, нащупал коробку сигар и зажигалку. Ногтем большого пальца откинул крышку – совсем как отец. Только отец никогда не прикрывал ладонью пламя зажигалки. Облачко дыма затуманило его лицо, в кухне запахло сбежавшим кофе.
– Хочешь? – предложил старик.
Отец опустил ружье, уперся прикладом в ботинок. Схватил коробку, прикарманил и, вытащив изо рта у старика сигару, затянулся.
– Где патроны? – повторил он, выпуская дым.
Старик посмотрел на меня с неподдельной жалостью.
– Когда-нибудь, – сказал он, сползая на краешек стула, – когда-нибудь, надеюсь, мы с тобой познакомимся как следует. По опыту знаю, если твоего отца нет рядом, то и дышится легче.
– Здесь я с тобой соглашусь, – поддакнул отец. – Говори, где патроны, а не то весь дом переверну! – Он снова вскинул ружье, держа в содранных пальцах сигару. Дуло почти касалось щеки старика.
Я что-то забормотал, зашмыгал носом.
– А на что они тебе? – спросил старик. – Двух тебе мало, я понял.
Отец невозмутимо попыхивал сигарой.
– Вот твое слабое место, Фрэн. Любую свою задумку ты считаешь удачной.
– Да неужели?
– Пожалуй, так.
– Нашел время меня поучать! Как тебе на стуле сидится, удобно?
– Не очень.
– Что ж, придется привыкнуть.
Старик повернулся ко мне с усмешкой:
– Что у него с рукой?
– Это он обойным ножом меня порезал, – сказал отец.
– Что, серьезно?
Я дернул плечом.
– Видно, было за что, – заключил старик. – Ты, я вижу, не из тех, кто на людей с ножом без причины кидается. Знавал я подонков, ты совсем из другого теста.
– Патроны! – рявкнул отец. – Живо.
– Знаешь, когда ты родился, он нам ни словечка не сказал. Девять лет молчал. Девять лет! Бабушка твоя так до самой смерти и не узнала. Разве это по-людски?
Отец подскочил к нему с ружьем:
– Гони патроны, чтоб тебя!
Пол Хардести не выдержал:
– Откуда ты знаешь, может, они у меня кончились?
– Ты бы такого не допустил.
– Мне семьдесят четыре. Я столько всего забываю – тебе за всю жизнь не упомнить.
– Да уж!
Тут отец, должно быть, перехватил взгляд старика – и, опустив ружье, оглянулся на угловой кухонный шкафчик под потолком.
– Что? Там они, да? Перепрятал? – Крепче сжав ружье, он влез на кухонную стойку, встал на колени, провел рукой по верху шкафчика. – Счастье, что немцы до тебя не добрались, а? Ты бы все государственные тайны им выложил через десять минут! – Слышно было, как он тряхнул коробку с патронами. – Должно хватить. – Он соскочил на пол, вывалил на стол целую гору патронов с медными капсюлями и стал горстями ссыпать их в ранец.
– У тебя брюки в крови, – сказал мне дедушка.
Я посмотрел на свои ноги.
– Да, знаю.
– И он тоже.
– Знаю.
– Все, хватит. – Отец схватил меня под руку. – Идем маме звонить. – Сердце у меня от радости так и подпрыгнуло. Отец подтолкнул старика локтем. – У тебя до сих пор тот древний аппарат в прихожей?
– Нет, поставил беспроводной.
– Надо же, в ногу с веком идешь!
– Не скакать же мне день-деньской вверх-вниз по ступенькам! Эти горы меня доконали – тебе не понять.
Отец подтолкнул меня вперед:
– Сбегай принеси.
Я поспешил прочь, но тут же остановился:
– А где он?
– В гостиной, малыш, – ответил Пол Хардести. – На лежанке.
– Что такое лежанка?
– Ты издеваешься?
– Он у нас культурный! – Отец рассмеялся. – На диване! – И снова запрыгнул на кухонную стойку, так что ящики загремели. Пепел упал с сигары на пол серым червячком. Направив на старика ствол, отец сказал с нажимом: – Никакого самоуправства, Дэн. Запомнил?
Я шагнул в прихожую, не понимая, куда идти. На буфете стояла лампа с прожженным абажуром, а выше, на драных оливковых обоях, висели пейзажи – виды озера, гор – в простеньких деревянных рамках и там же фотография брюнетки в квадратных очках – наверное, моей бабушки. Нос у нее был похож на отцовский. Увидев перед собой две двери, я вошел в правую и оказался в гостиной. В очаге теплился огонек. Маленький телевизор показывал плохо, звук был приглушен; на экране ветеринар в халате осматривал ежика на обитом тканью столе. Я взял с подлокотника дивана телефон и кинулся обратно.
Отец так и сидел с ногами на кухонной стойке, лишь руку протянул за телефоном и велел мне садиться. Стул для меня он уже приготовил, рядом с дедушкиным. Когда он набирал номер, дедушка шепнул мне под гудки:
– Серьезно он вляпался?
Я показал все десять пальцев, и он хмуро кивнул.
– Дозвонился, – сказал отец, прижимая к уху телефон. Дуло ружья смотрело куда-то между дедушкиным стулом и моим. – Кэт, это Фрэн, просто хотел сказать, что все в порядке. Не спеши на меня набрасываться, я… ох, с кем это я разговариваю? – Он сжал губы и слушал. – Вот что, для начала успокойся, Дженет, ладно? Ты ведь даже не знаешь, что я хочу сказа… Постой, ну что за безобразие? – Он рассмеялся. – Что ж ты так со мной? Спокойно, зайка, ты ведь меня даже не знаешь. Я всего лишь пытаюсь дозвониться до Кэтлин, а ты меня поносишь последними словами! Где она?
