– Тоненькие такие сигары, – объяснила Карен, – дедушка мой курит. “Крем-брюле”… или как их там?
– “Кофе со сливками”, – подсказал отец.
– У меня есть “Силк Кат”, – предложила Карен. – А до ближайшего магазина отсюда три мили.
– Курить охота сил нет, так что поверю вам на слово. Спасибо. – Отец протянул руку через мое кресло, вздохнул.
Карен порылась в сумочке, выудила пачку – новенькую, еще в целлофане, – разорвала пленку.
– Первая ваша.
– На счастье?
– Не знаю. Не уверена.
– Жаль. – Он наклонился поближе, медленно-медленно, достал из пачки две сигареты. Одну зажал в кулаке, другую сунул за ухо, а сам ни на секунду не спускал глаз с Карен. Та тоже смотрела на него. – А вы разве не будете? – спросил он.
– Может, позже, – ответила Карен. И улыбнулась той самой улыбкой – осторожно, будто прощупывая почву.
Отец улыбнулся в ответ.
– Сын у вас замечательный, – она кивком указала на меня, – он нам сейчас рассказывал про вашу поездку.
– Вот как? – Отец приобнял меня за плечи. – Пока что не все идет по плану, но все устаканится. Правда, сынок?
Не успел я и слова сказать, вмешалась Ви:
– Он сказал, вы на телевидении работаете. Наверняка со звездами на короткой ноге.
– Кое-кого знаю.
– Вот это да… а с Ноэлем Эдмондсом
[11] знакомы?
– Ви помешалась на Ноэле Эдмондсе, – вставила Карен. – И не спрашивайте почему.
– Тьфу ты! – изумился отец. – Вот уж не подумал бы!
Ви вспыхнула.
– Ну и что тут особенного? Вы с ним и вправду встречались?
– Да. А что, по мне не заметно? – Отец подмигнул. – Разве на меня не падает отблеск его вселенской славы?
– Да ну вас! Хорош издеваться!
Карен рассмеялась.
– Не верится, что вы в съемочной группе “Кудесницы”. Я, конечно, понимаю, фильм детский, но ведь классный! – Она заерзала вдруг в кресле, теребя косичку, отхлебнула пива.
– Спасибо, – отозвался отец. – Говорят, книга еще лучше.
– А он по книге снят? Не знала.
– Да, мы только что ее слушали в машине. В фильме таинственности все-таки побольше. – И отец воспользовался случаем: – Девочки, еще по одной? Вы моему сыну компанию составили, ну и я в долгу не останусь. – Он снова взъерошил мне волосы, больно царапнув ногтями по макушке.
– Я, вообще-то, за рулем, – сказала Ви. – Ну да ничего, еще одна не повредит.
– Да, спасибо, с удовольствием, – откликнулась Карен.
– То же самое?
Она кивнула.
Отец двинулся к стойке, но в дверях замер.
– Простите, имен ваших не расслышал. – Он обращался к обеим, но смотрел на одну.
– Меня зовут Карен.
– А меня – Ви.
– Меня – Фрэн. А это Дэниэл. – Он достал из-за уха сигарету. – У тебя в сумочке зажигалки не найдется, детка? Пойду на улицу. Люблю покурить на воздухе.
– Да, понимаю. – Карен полезла в сумочку, но вдруг ее осенило. – Вот что, и я с вами. Там, за пабом, скамейка. Дождя ведь нет?
– Вроде бы нет.
– А как же я? – встряла Ви. И застыла, разинув рот от обиды.
– Я и тебя, конечно, имела в виду.
– Конечно, – поддакнул отец и шепнул мне: – Ты ведь не заскучаешь, Дэнище?
Так я и думал.
– А можно и мне с вами?
– Еще не хватало, чтобы мы втроем на тебя дымили! Видишь, что с твоим дедушкой стало. Это очень вредно. – Карен и Ви, едва с ним знакомые, услышали в его словах отеческую заботу, но Фрэн Хардести всегда искал случая от меня отделаться. – Эй, вот что… – Он подошел ко мне, выудил из кармана горсть мелочи, высыпал на стол, пересчитал. – Вот тебе три фунта. Посмотрим, сумеешь ли к нашему приходу заработать пятьдесят.
– Как?
– Сейчас объясню. – Он кивком указал на дверь. Карен и Ви схватили сумочки.
– А если Кью-Си появится? – Я нехотя сгреб монеты в ладонь. – Я ведь его даже не узнаю.
– А кто это? – спросила у отца Ви.
– Да так, приятель мой.
– Холостой?
– Ви! Ради бога, не позорься! – Карен шлепнула ее по руке. – Не обращайте на нее внимания.
– Да, холост. Да только, – отец усмехнулся, – Ноэлю Эдмондсу он в подметки не годится.
– Ха-ха! А кто годится? – вздохнула Ви. – Немногие.
Я поплелся за ними через паб в зал, где мы уже были, теперь там стало шумно и людно. Отец подтащил к игровому автомату табурет, усадил меня.
– Вы, девочки, идите, – бросил он через плечо, – а я догоню.
И девушки ушли.
Когда они были уже далеко, отец стиснул мое плечо.
– Ну, сынок, бросай деньги. – Автомат, когда я опустил в его нутро монетку, засветился ярче, замурлыкал веселей. Но я, как ни старался, не мог пробудить в себе ни капли интереса к игре. – Если кто-нибудь подойдет и скажет, что играть тебе нельзя, сбегай за мной, хорошо? Я минут через пять буду.
– Но, папа…
– Понял, понял. Кью-Си. Не волнуйся. – Он вытянул шею, пытаясь охватить взглядом автостоянку. – Если увидишь парня в ярко-красных кроссовках и футболке с капюшоном – это он. Скажешь, что ты мой сын, и он все поймет. Покажешь, где меня искать.
– Когда мы поедем? – спросил я.
– Скоро, обещаю. Дождемся его, и в путь. – И он попятился, тыча в меня пальцем, будто целясь из пистолета. – Сорви банк, парень!
Я играл, пока в глазах не зарябило от нарисованных вишенок, а запасы мелочи не истощились. Ни разу не звякнула для меня монетка. С каждым проигрышем я все сильнее желал, чтобы вошел незнакомец в красных кроссовках и футболке с капюшоном. Я молился, чтобы Кью-Си, кто бы он ни был, доставил нас поскорей в Лидс и я бы успел позвонить маме из “Метрополя” – не ради меня одного, ради папы. Ведь если мы к вечеру не успеем в “Метрополь”, то нам запретят видеться. Последняя нить между нами оборвется, и нам уже не оправиться от удара. Теперь, если я произнесу имя Фрэн Хардести, будет задета мамина родительская гордость. Мама незаметно для себя переменится: станет настороженной, ревнивой, обидчивой. Иначе и быть не может. В свои двенадцать понять это мне было проще, чем разобраться в устройстве игрового автомата.
У меня оставалось всего три монетки.
Возле бара толклись люди – кто стоял облокотившись о стойку, кто примостился на высоком табурете. Один свистом подозвал барменшу, размахивая десятифунтовой бумажкой. Старичок со старушкой ели рагу с пышками и обсуждали с хозяином прогноз погоды. Я влез на свободный табурет и стал ждать, когда на меня обратят внимание.
