Когда я припарковался на обочине у Терис-Блафс, Кэссиди сидела на тротуаре, вертя в руках солнцезащитные очки. На ней были джинсы и клетчатая рубашка, возле ног лежал темно-синий рюкзак.
Я ожидал снова увидеть Кэссиди в небывалых античных нарядах. Обычный прикид почему-то казался не свойственным ей. Но даже в такой привычной для всех одежде Кэссиди выделялась, и вы бы сами, не зная почему, обязательно остановили бы на ней взгляд. Она словно замаскировалась под заурядную девушку и находила это крайне забавным.
– Я видела сегодня койота, – сообщила Кэссиди, сев на переднее сиденье. – Он на нашем заднем дворе пускал слюни на золотых рыбок в пруду.
– Может, он просто хотел подружиться.
– Или искал стыдливую возлюбленную, – криво усмехнулась Кэссиди.
Наверное, это была отсылка к какому-то стиху, но я такого не помнил. Поэтому пожал плечами.
– «Была бы вечность нам доступна…»
[17], – процитировала Кэссиди. – Эндрю Марвелл?
– Точно. – И цитата, и фамилия автора были смутно знакомы. Морено вроде давал что-то такое в тесте на углубленном курсе по британской литературе. Но я не большой фанат поэзии. – Так куда мы едем?
– Туда, где займемся делом. А точнее, будем жульничать. Так что вези нас в университетский городской центр.
По пути Кэссиди поделилась со мной своей теорией о том, как побеждают в турнирах по дебатам. Самые успешные полемисты («Я зову их мэтры полемики, но ты явно до них еще не дорос, мистер Ухмыляка», – поддразнила она меня.) были начитанны в сфере литературы, философии и истории.
– И чем сложнее твои отсылки к источникам, тем лучше, – сказала Кэссиди, проводя пальцами по вентиляционному соплу. – Не дай бог ты процитируешь Роберта Фроста! Нужно цитировать Джона Ролза или Джона Стюарта Милля.
Я слыхом не слыхивал о двух последних, но промолчал. По правде говоря, я пытался понять, на свидании ли мы с Кэссиди, пусть оно и началось спозаранку.
– Мы все еще можем поехать собирать остатки урожая, – предложил я, кивнув на одну из оставшихся апельсиновых рощ.
– Не знаю, почему это тебя забавляет.
– Ты не поняла? Это же наш деревенский музей, и я тебя туда приглашаю.
Кэссиди покачала головой, но на ее губах появилась улыбка.
Городской центр – весьма непривычное для меня место пребывания в восемь сорок пять утра. Я в нем почти никогда не бывал, так как он находится в пятнадцати минутах езды от Бэк-Бэя, снобского протестантского пляжного городка.
На самом деле городской центр стоит на границе Иствуда и Бэк-Бэя, а эта граница состоит из станции скоростного городского транспорта, медицинского комплекса, с которым я успел познакомиться лично, и гольф-клуба, членом которого является мой отец.
– В этом есть некая ирония, – произнес я, въезжая на стоянку. – В том, что городской центр стоит на границе двух городов, не являясь центром ни одного из них.
Кэссиди одобрительно хмыкнула.
– Идем. – Она надела солнцезащитные очки. – А то опоздаем на урок.
– Ха-ха-ха, – отозвался я, но, похоже, Кэссиди не шутила. – Серьезно, что мы будем тут делать?
Городской центр был негласным местом тусовок студентов иствудского калифорнийского университета, кампус которого располагался через дорогу.
– Я уже сказала тебе, – нетерпеливо ответила Кэссиди, вылезла из машины и закинула на плечи рюкзак. – Будем жульничать. Поприсутствуем на университетских занятиях, подкуем тебя в гуманитарных предметах, чтобы твой дебют на турнире в Сан-Диего был просто ошеломительным. И – вуаля! – вот наше расписание занятий.
Я опустил взгляд на всученный мне малиновый стикер.
– История Британской империи? – прочитал вслух. – Литература семнадцатого века? Введение в философию?
– Совершенно верно, – довольно подтвердила Кэссиди. – А теперь поторопимся. Мы пойдем по непроторенной дорожке, и для начала самое важное – не опоздать.
– Неужели учителя не заметят нас? – спросил я, пытаясь не отставать от почти бежавшей Кэссиди. Дорога вела вверх и шла от городского центра до главного учебного корпуса.
– Прежде всего, не учителя, а преподаватели. Профессора. И, нет, они нас не заметят. Я весенние каникулы всегда проводила с братом в Йеле и со скуки время от времени пробиралась на занятия. Меня ни разу не поймали. К тому же я выбрала для нас обзорные лекции, которые посещает сотня студентов. Мы с тобой всего лишь благодарно прослушаем их, запишем то, что может пригодиться нам в дебатах, а потом радостно отчалим.
Так оно и было – во всяком случае на истории Британской империи. Мы затесались между сотней студентов в гулкой многоярусной аудитории и прослушали слегка интересную, но больше скучноватую лекцию об империализме, капитализме и военной экономике. Я послушно корябал заметки, чем не мог похвастаться бородатый парень, сидевший двумя рядами ниже и игравший все занятие на мобильном в «Энгри вингс».
– Ну, как тебе? – спросила Кэссиди, как только лекция закончилась. Все высыпали из аудитории, и она потащила меня к ближайшей кофейной тележке.
– Интересно, – ответил я, поскольку именно это она и хотела услышать.
– «Хоть это и безумие, но в нем есть последовательность»
[18]. – Кэссиди широко улыбнулась и высыпала в кофе сахар. – «Гамлет». К слову, нам пора на лекцию по литературе семнадцатого века.
Войдя в лекционный зал, я сразу понял: что-то не так. Что не так, стало понятно, когда я увидел учебные пособия.
– Кажется, мы ошиблись аудиторией, – прошептал я. – Уходим?
Но тут на кафедру поднялся профессор в странном галстуке с плоским концом, и нам с Кэссиди оставалось лишь сидеть и слушать его.
Нас каким-то образом угораздило попасть на лекцию по органической химии. В одиннадцатом классе я проходил углубленный курс по химии, и впечатления у меня остались далеко не самые приятные. Естественно, я сделал вывод, что органическая химия ничем не лучше общей и будет ее тягостным продолжением.
Профессор, миниатюрный выходец из Восточной Европы, увлеченно поглаживавший свою светлую бороденку, закатал рукава. Он нарисовал на доске две углеводородные цепочки – моих знаний, слава богу, хватило их распознать. Одну – в форме буквы «M», другую – в форме буквы «W».
– Кто скажет, в чем разница между ними? – спросил он, обведя зал внимательным взглядом.
Никому не хватило смелости высказать догадку.
– Разницы нет, – наконец ответил он сам на свой вопрос. – Молекулы идентичны, если рассматривать их в трехмерном пространстве.
